ферме.
Хотя меня постоянно манили запахи, тепло и дружелюбие кухни, но я там проводил мало времени. Ведь самые волнующие события происходили во дворе в захватывающем мире мужчин.
Больше всего меня, конечно, привлекала конюшня. Два-три раза в неделю дедушка ездил на охоту с собаками. Он справедливо гордился своими верховыми лошадьми, которых сам выращивал с большой заботой и успехом. Целые часы я проводил среди жеребят, играя и разговаривая с ними, и очень скоро научился определять, кто из них правильно развивается и станет хорошей лошадью.
Мне нечасто удавалось видеть охоту, потому что, хотя мы приезжали на ферму каждое Рождество, отец оставался там всего два-три дня. У моего брата, Дугласа, с детства была предрасположенность к туберкулезу легких, и он не мог жить в городе, поэтому его оставляли у бабушки. Как я завидовал его болезни, когда слушал планы будущей охоты, которую не увижу, потому что, прежде чем будет обглодана последняя косточка рождественской индейки, меня увезут в город.
На пасхальные и летние каникулы мать и отец часто отправляли меня одного в Пемброукшир, поручив присмотру кондуктора. Меня раздуваю от важности и чувства независимости, и, естественно, материнские инстинкты леди, соседок по купе, вызывали глубокое сопротивление, хотя я охотно принимал от них шоколадки. Больше по душе мне были пожилые джентльмены, которые или вовсе не обращали на меня внимания, или строго предлагали разгадать кроссворд в «Таймсе», очевидно, считая, что это поможет семилетнему мальчику скоротать скучное путешествие.
В счастливые дни дед встречал меня на другом берегу устья реки, милях в шести от фермы по прямой, но почти в тридцати милях, если ехать по дороге через мост. Обычно в спокойные дни, чтобы не делать такой крюк, дед переправлял лошадей на лодке. У него была большая плоскодонка, похожая на паром, где хватало места не только для всех его друзей с лошадьми, но и для собак.
Веселье начиналось с погрузки. Уже переправившиеся в плоскодонку пассажиры, чтобы не замерзнуть, топали и прыгали, поджидая тех, кто еще оставался на берегу. Когда все благополучно попадали на борт, лодка спокойно отходила от берега, и мы с хорошей скоростью пересекали реку шириной в милю.
Летом отец иногда переправлял лошадей на тот берег, чтобы ехать на выставку, где их показывали, а потом продавали. Но он брал не паром, а гребную шлюпку, и лошади просто плыли рядом. Хотя отец и мать делали это всю жизнь – они оба родились и выросли в Пемброукшире, – мне редко удавалось участвовать в таких путешествиях, я мечтал о них как о великом приключении.
Родители уехали из Уэльса после Первой мировой войны 1914 – 1918 годов, когда отец вернулся из Франции с тремя ранениями и без работы. Они устроились в деревне Уэддон-Чейз, где знание лошадей и охоты могло помочь отцу найти хорошее место. Его взяли в роскошные конюшни, которым покровительствовали герцог Виндзорский, и принц Уэльский, и другие близкие ко двору люди. Правда, несколько лет спустя конюшни сгорели.
После пожара Горацио Смит пригласил отца, и большую часть моего детства отец управлял конюшнями Смита в Холипорте.
Школа верховой езды Горацио Смита в Лондоне пользовалась широкой популярностью, среди ее учеников и покровителей были многие члены королевской семьи. Смит когда-то считался авторитетом в тренировке упряжных лошадей, но после Первой мировой войны началось общее увлечение моторами, и упряжные лошади ушли на пенсию. Тогда Смит решил открыть конюшню в деревне, где будут готовить лошадей главным образом для верховой езды, поэтому ему необходим был опытный человек, который мог бы управлять хозяйством в его отсутствие.
Смит купил небольшую конюшню на пятнадцать боксов и отправился вместе с отцом на поиски подходящих лошадей. Они объездили всю Англию и Ирландию. Вместе с другими талантами отец обладал еще и чутьем на верховых лошадей. Он с первого взгляда определял, какую надо купить, а какую оставить хозяину. И вскоре Горацио Смит уже полностью полагался на мнение отца и дал ему полную свободу в выборе очередной покупки. Отец с лихвой отплатил мистеру Смиту за доверие. Через два года хозяйство так разрослось, что пришлось купить в Холипорте большую конюшню на шестьдесят боксов с просторными паддоками и помещением для школы верховой езды, которая вскоре стала знаменита на всю страну.
Мы переехали в Холипорт, когда мне исполнилось семь лет, и здесь в большом бунгало рядом с конюшней прожили десять лет. Позднее в этом доме поселился сам мистер Смит. В те дни он жил в Лондоне, где управлял своей школой, и приезжал в Холипорт раза два в неделю, чтобы обсудить с отцом дела и совершить обмен лошадьми между двумя хозяйствами. Полукровок и пони сначала присылали из Лондона в Холипорт на случай, если кто-то захочет взять животное напрокат или купить. И к тому времени, когда в Холипорте открылась и приняла первых учеников вторая школа верховой езды, там уже был богатый выбор полукровок и пони. У берейтора отбоя не было от учеников и все дни расписаны по часам.
Хотя отец хорошо разбирался в полукровках и пони, но все же больше всего его интересовали гунтеры. Он покупал молодых лошадей, тренировал их для спортивной охоты и скачек с препятствиями, а потом перепродавал. И вскоре он создал конюшням Смита прекрасную репутацию: все знали – здесь всегда можно купить лучших гунтеров в Англии.
Мне исключительно повезло с работой отца. Наверно, немного мальчиков имели возможность учиться ездить верхом на всех возможных видах пони. У отца обычно бывало восемь-девять человек, тренировавших гунтеров под его руководством. Они не обращали внимания на молоденьких маленьких пони, понимая, что слишком велики и тяжелы для них. Так что мы с Дугласом не боялись конкурентов.
По-моему, все маленькие мальчики любят играть, подражая работе отца. И мы тоже чувствовали себя на седьмом небе, когда нам разрешали ездить верхом на пони по двору. Но постепенно вышло так, что игра отошла на второй план, а верховая езда стала для нас обоих страстью и всепоглощающим интересом.
До четырнадцати лет, когда здоровье Дугласа окрепло, он приезжал к нам в Холипорт обычно не больше чем на неделю, и теперь наступила его очередь завидовать мне: он уезжал дышать свежим морским воздухом, а я оставался ездить верхом на пони.
На школу я смотрел как на несносную помеху серьезной деловой жизни, а долгие часы, проведенные за арифметикой и историей, считал напрасной тратой времени. Каждый день я упрашивал родителей разрешить мне остаться дома. Отец вообще не обращал внимания, хожу я в школу или нет, и только благодаря твердости мамы я все же время от времени появлялся на уроках. Упрямством и главным образом хитростью мне удавалось дня два в неделю оставаться дома, кроме, естественно, субботы и воскресенья.
Ни Дуглас, ни я никогда не брали официальных уроков верховой езды. Мы сами постепенно набирались опыта и учились на ошибках. Иногда отец издали кричал:
– Дик, спрячь локти. – Или: – Сиди прямо, мальчик, выпрями спину.
Но чаще мы прислушивались к берейтору, когда он учил других детей, и следовали его советам.
Мы с Дугласом познакомились с таким количеством животных, что вскоре уже могли судить, подходит этот пони для верховой езды или нет. И нам казалось вполне естественным исправлять ошибки тех пони, какие попадали в руки. В семь-восемь лет я учил плохих пони тому, чему хорошие пони уже научили меня.
Сначала робко, а потом все более уверенно мы учили жеребят пони ходить собранно, не выбрасывать ноги по сторонам; если малыш начинал нервничать, успокаивали его ласковыми словами, учили разным трюкам. И постепенно получилось так, что, когда во двор приводили новых животных, отец говорил:
– Дуглас, проскачи-ка на этом, посмотри, на что он годится. – А иногда: – Дик, погляди, что делать с этой старой клячей?
Мы очень гордились, когда берейтор просил нас поупражняться с его учениками, если у них что-то не получалось, или научить их, как заставить пони прыгать.
Наверно, мы не стали самодовольными маленькими наглецами только благодаря тому, что отец, берейтор и сами пони вбили в нас понимание: сколько бы мы ни учились, остается еще очень много такого, чего мы не знаем. Нам никогда не разрешали радоваться достигнутому, никогда не внушали, мол, вы уже умеете, всегда призывали к новым усилиям. Теперь я понимаю, что эти предостережения, внушенные мне в таком раннем возрасте, очень разумны. С каждым годом я убеждаюсь, что всегда есть чему учиться, очень опасно благодушествовать, освоив одно ремесло: неожиданное и болезненное падение приведет к горькому разочарованию.
Пони, на которых мы с Дугласом ездили, нам не принадлежали, и рано или поздно неизбежно
