добавляли: «Это наша Зося, которая во время войны спасала евреев». A friends только качали головой: «Не может быть! Ведь поляки такие антисемиты». Это было после того, как Менахем сообщил, что не сможет больше писать из-за своей ответственной работы, я была вся на нервах, разозлилась и сказала: «А чем американцы помогли евреям во время войны?» Хлопнула дверью и ушла. Села в метро. Несколько часов ездила просто так, без всякой цели. Наконец вышла в польском районе. Услышала, как какой-то парень говорит своей девушке по-польски: «Я тебя, курва, люблю, а ты спишь». Я села на скамейку и расплакалась. Боже! Мне тридцать лет. Что делать? Этот сукин сын сказал, что даже писать больше не будет. Приехать он тоже не может. Железный занавес. Как мне жить? Ни мужика. Ни детей. Ни образования. До конца дней работать в прислугах? У евреев? И тут рядом присел Януш. «Почему вы плачете? Жаль портить слезами такие глазки». И все такое. Через две недели мы поженились. Абрам был в ужасе.
Абрам. Зоська, что ты делаешь?! Как можно выходить замуж за человека, которого знаешь две недели? А как же Менахем? И потом, надо получить образование! Ты ведь даже английский до сих пор толком не выучила! А работа? Эти благородные евреи, с которыми ты так обошлась… Чем они могли помочь во время войны? Чем я мог помочь? Подумай сама! Не ожесточайся. Они хорошие люди. Образованные. Помогут тебе, если захочешь получить аттестат зрелости. Или высшее образование.
Зоська. Не смеши меня, Абрам. Какое там высшее образование… Я выхожу замуж. А о Менахеме даже слышать не желаю. Свинья он и больше ничего. Избавился от обузы.
Зигмунт. За мной пришли под утро, на глазах жены и детей надели наручники и на «газике» отвезли в Ломжу, в ГБ.
Хенек. Они явились в плебанию. Пес рвался с цепи, лаял. Его застрелили. Надели на меня наручники, отвезли в ГБ.
Владек. Пришли на мельницу, надели наручники, отвезли в ГБ.
Зигмунт. Меня привели в какую-то комнату. Посадили на табурет. Шторы задвинуты. Хотя за окном светило солнце. Лампа в лицо. За столом — Менахем.
Менахем. Поручик Здислав Холева. Буду вести ваше дело. Фамилия?
Зигмунт. Менахем, это ты?..
Менахем. Я встал из-за стола.
Зигмунт. Он встал из-за стола.
Менахем. Подошел к нему.
Зигмунт. Подошел ко мне.
Менахем. И дал ему по морде.
Зигмунт. И со всей силы ударил меня по носу. По-моему, у него был кастет. Я услышал, как что-то хрустнуло. Упал с табурета и потерял сознание.
Менахем. Чушь. Какой еще кастет? Меня немного занесло, когда я увидел улыбку этого сукина сына, который изнасиловал мою жену, сжег моего ребенка и убил моего друга. Не говоря уже о тысяче других.
Зигмунт. Они облили меня водой. Я пришел в себя. Нос распух. Глаза едва открывались. Что делать? К кому обратиться? За что меня взяли? Кто может помочь?
Менахем. Ты должен называть меня «пан поручик». Ясно?
Зигмунт. Есть, пан поручик.
Менахем. Я подумал, что жалко тратить время на протокольные вопросы. Я ведь знаю о тебе все, сукин ты сын. Например, что ты живешь в доме убитого тобой раввина. А вот интересно, знают ли об этом твоя жена и твои дети? Знают ли они, что в сорок пятом ты был одновременно вожаком банды и председателем совета гмины? Милиционеров сдавал бандитам, а бандитов — милиции. Когда как было выгоднее. Вот только свидетелей, курва, не осталось, подумал я.
Зигмунт. А ты, курва, попробуй найди свидетелей, подумал я.
Менахем. Но сейчас меня интересует только одно. Что ты сделал с Якубом Кацем 24 июня 1941 года на углу Пшитульской и Нового Рынка?
Зигмунт. Ах вот о чем речь! Не понимаю, что вы имеете в виду, пан поручик. Насколько мне известно, 24 июня Якуб Кац был убит немцами…
Менахем. Мне не хотелось его бить. Я просто вызвал ребят и приказал с ним поработать.
Зигмунт. Они били меня палками, обливали водой и опять били. Приходил врач, говорил, что можно продолжать, и они продолжали. Этот сукин сын только заглядывал время от времени и спрашивал, кто и когда убил Якуба Каца. Боже! Но я уже знал, что делать.
Хенек. Меня привели в темную комнату, посадили на табурет. Лампа в лицо, за столом — Менахем.
Менахем. Я поручик Здислав Холева, буду вести ваше дело. Фамилия?
Хенек. Если ты, Менахем, — Здислав Холева, то я — китайский император.
Менахем. Я встал.
Хенек. Он встал.
Менахем. Я подошел.
Хенек. Он подошел.
Менахем. И ударил его по морде.
Хенек. И со всей силы ударил меня по лицу. Я сказал: «Бог тебя простит, брат мой». И подставил вторую щеку.
Менахем. Я врезал ему по второй. Он подставил третью. Я разозлился и позвал ребят. «Вспомни, кто убил Якуба Каца», — сказал я. И велел ребятам приниматься задело.
Хенек. Меня били. Обливали водой. Опять били. Приходил врач, говорил, что можно продолжать, и они продолжали. И всё спрашивали про Якуба Каца.
Менахем. Позвонили из министерства: «Что ты творишь, Менахем? Зачем издеваешься над ксендзом? На хер нам война с костелом? Ты что, хочешь, чтобы из него мученика сделали?» Курва, ничего в этой стране не добьешься! У ксендзов везде свои люди.
Владек. Из подвала меня привели в светлую, солнечную комнату. Глаза с трудом приспосабливались к свету. Посадили на стул. Смотрю — входит Менахем. Я очень обрадовался.
Менахем. Привет, Владек, рад тебя видеть.
Владек. Менахем, сколько лет, сколько зим! Я так рад! Как там Зоська?
Менахем. Зоська в Америке. Но письма не доходят. Сам понимаешь, Владек.
Владек. Понимаю, Менахем. За что меня посадили? Марианка одна на мельнице осталась. Ты же знаешь, что это за работа. Она не справится.
Менахем. Ладно. Скажи только, кто убил Якуба Каца?
Владек. Хорошо, Менахем.
Менахем. Мало-помалу картинка стала складываться. Зигмунт в конце концов признался. Хенек — нет, но у нас имелось свидетельство Владека. И других. Получилось убедительно. Начался процесс.
Зигмунт. Я не признаю своей вины. Показания были получены поручиком Холевой путем применения побоев и пыток.
Хенек. Я не признаю своей вины. Показания были получены путем насилия. В тот день меня вообще не было на рыночной площади. Насколько я знаю, Якуба Каца убили немцы.
Владек. Я не видел, что обвиняемые делали в тот день, потому что меня в тот день не было в городе.
Марианна. Я хочу подтвердить слова мужа. Его в тот день не было в городе — он спасал мне жизнь. И еще: я выкрест и осталась жива, в частности, благодаря Зигмунту, который стал моим крестным, и ксендзу Хенрику, который все организовал. По отношению ко мне они никогда не проявляли антисемитизма.
Менахем. Я ушам своим не поверил. Зачем ты это делаешь, Рахелька?
Марианна. Как ты не понимаешь! Ты приехал и уедешь. Месть? Око за око? А помнишь закон Архимеда? А что Кант говорил о звездах — помнишь?
Все.
