мужчину средних лет, чуть за пятьдесят, тяжелобольного. Каждые три дня ему следует делать гемодиализ, но во всем остальном он не отличается от обычного человека. Просто малообеспеченный гражданин старше пятидесяти. Казалось бы, этот мужчина средних лет испытал на себе все несовершенства мира. И все же этому несчастному не чужды кое-какие человеческие слабости. Например, похоть. Хотя кто его осудит? И вот представим, как однажды ближе к вечеру он решает посетить какой-нибудь фудзоку. Один из нескольких унылых фудзоку своего города, где посетителям предлагают выбрать девочек по фотографиям в альбоме. Он не желает смотреть фотографии. Ему все равно. Он впервые оказался в таком месте и даже представить себе не может, что здесь можно диктовать свои условия. В потной ладони зажата мятая купюра, десять тысяч иен, заработанные дочерью-студенткой в супермаркете. И вот он ждет в комнате, к нему выходит девушка. Мужчина в шоке. Девушка тоже. Они не знают, что сказать. Молчание затягивается. Одна надежда — скоро их время выйдет. Вскоре мужчина так же молча выходит из заведения. Ему ничего не остается, кроме как понуро вернуться домой. А девушке ничего не остается, кроме как выбежать на улицу и провожать его долгим взглядом. Ничего другого не остается… В закатном солнце фигура мужчины отбрасывает длинную тень. Думаю, его силуэт всегда будет стоять у нее перед глазами. Может быть, где-то в мире даже можно увидеть такую картину.
Ее пальцы, вцепившиеся в чашку, дрожали. Молоко пошло волнами, на черную столешницу упало несколько белых капель.
— У него не было денег на журналы. Он ни с кем не общался. Я была уверена, что фотографии в еженедельнике никогда не дойдут до него. И тут какой-то нелепый случай, и вот мы уже стоим лицом к лицу.
Мы помолчали.
Она снова порывисто пробормотала:
— Трухлявый пень. Старый дурак…
Я заговорил:
— Очень неправдоподобный рассказ. Даже для вымышленной истории в нем слишком много совпадений. Если любишь рассказывать сказки, советую выбирать более достоверные сюжеты.
Тихий голос, больше похожий на шелест, едва слышно прозвучал в тишине комнаты:
— Спасибо.
И снова тишина.
Думаю, она откликнулась на предложение менеджера не только потому, что ее манил сияющий красками мир. И она не просто хотела получить непыльную работу. Главное, ей не надо было больше жить в одной комнате с отцом. Вероятно, это решило дело. Я вспомнил ту гамму чувств, которая отразилась на ее лице, когда раздался звонок мобильного телефона там, в ресторане. Сначала на ее лице появилось беспокойство. Только теперь я понял причину. «Трухлявый пень» — так она, кажется, его назвала? Вероятно, уже тогда она боялась чего-то подобного. Она не уточнила, но это дикое совпадение скорее всего произошло накануне ее увольнения из фудзоку.
— Все-таки мы живем в отвратительном мире, — хрипловато промолвила она. — После похорон отца я говорила с хозяином квартиры. И что ты думаешь? Он возмутился: мало того, что отец часто задерживал квартплату, так еще посмел удавиться прямо в комнате. И это хозяин квартиры, где мы прожили больше двадцати лет! Я ему врезала.
У меня вырвался смешок.
— Думаю, это был мудрый поступок. Я двумя руками за.
— Спасибо, — снова поблагодарила она, и в ее взгляде наконец-то появилась прежняя мягкость.
Ей некуда было возвращаться — вот что она имела в виду. С работы она уволилась и в свою комнату при казино вернуться не может. Такая вот ситуация.
Некоторое время мы молча пили молоко.
Наконец она подняла голову и взглянула мне в глаза:
— А теперь мне хотелось бы послушать о твоей травме.
— У меня ничего такого не было.
— «Та или иная травма есть у каждого из нас» — это твои слова, и ты не исключение.
— Почему это я не исключение?
— Потому что у тебя умерла жена.
Я посмотрел на нее. Травма? Может быть. А может, и нет. Хотя дело не в том, как это называть. На меня действительно время от времени накатывали одни и те же воспоминания. Я же сказал, что за мной должок. В конце концов, часть рассказа можно опустить. Какая разница? Да и вообще, кого хоть раз спасла тишина? Остается только уповать на время. Вероятно, ей тоже.
— Что ж, похоже, настал черед невымышленных историй.
Она улыбнулась.
Воспоминания об Эйко. Старшие классы. Наше знакомство весной. Развитие отношений. Кульминация. Свадьба. Смерть… Я честно изложил ей всю цепь событий. Мари внимательно слушала, не произнося ни слова. Перебила, только когда я дошел до рассказа о патологоанатоме.
— Твоя жена в момент самоубийства была беременна?
Я кивнул:
— Да. Но я еще в университете заболел паротитом.
— Паротит? Это что такое?
— Ну вот, хотел, как доктор, блеснуть умным термином. В простонародье — свинка. В зрелом возрасте она чревата некоторыми осложнениями.
— Какими осложнениями?
— Орхитом.
— Хм… Это когда отрезают яички?
— Типун тебе на язык, — ответил я. — Орхит полностью излечивается при помощи противовоспалительных средств и уколов стероидов. Никакой половой дисфункции, и только один из сотни больных орхитом может получить неизлечимые последствия. Я попал в этот ничтожный процент. И Эйко знала об этом.
— И каковы же эти неизлечимые последствия?
— Бесплодие, — ответил я, — так что Эйко была беременна не от меня.
8
У входной двери кто-то завозился.
Я повернулся в направлении звука и увидел мальчишку-курьера, заглядывающего в комнату из-под одеяла.
— Вечерний выпуск.
— Спасибо. Положи там, пожалуйста.
Он смущенно извинился за вторжение — вероятно, заметил Мари — и поспешил исчезнуть.
В комнате стало душно, и я открыл окно. За окном находилась автостоянка. Говоря о слежке, Мари, по-видимому, имела в виду другую, более цивилизованную парковку — бетонированную площадку с противоположной стороны здания. Я плохо разбирался в марках машин, но мне казалось, что «фиат» должен стоять именно на той, ухоженной площадке. Сонное пустое пространство все еще было залито ярким дневным солнцем. В мае темнеет поздно. За болтовней мы не заметили, как пролетело время. Я даже устал немного. В моей ровной пластмассовой жизни не случалось таких длинных бесед.
Я обернулся. В комнате царил полумрак. Мы не зажигали лампу. После яркого уличного света все расплывалось перед глазами. Темные одежды Мари тонули во тьме, только лицо белело неясным бледным пятном.
Из сумрака раздался ее голос. Она осторожно подбирала слова, стараясь избегать темы смерти Эйко:
— И после этого ты бросил работу…
