– Капитан Колыханова слушает!
Денисов положил трубку: за эти двое суток он совсем забыл о ККК.
– Куда бы тебя адресовать? – Вахтер снял со стены висевшие на гвоздике заявки на пропуска. – Вот что! Сходи-ка ты для начала в общежитие техникума. Народ там – ух! Идут вечером, волосы распустят, поют – смотреть страшно. – Он повертел бумажки в руках и снова наколол на гвоздик. – С них и начни!
«Вот уж там мне делать совершенно нечего…»
Поблагодарив вахтера, Денисов пошел к домам. Протянувшиеся вдоль фасадов витрины предлагали сразу несколько «горячих точек» – на выбор.
2 января, 15 часов 20 минут
– Товарищ полковник, разрешите обратиться! – Сутуловатый капитан линотделения, прикомандированный к оперативной группе вокзала, четко взял под козырек. – Установлено, что свидетель Вотрин Евгений Иванович тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, проживающий на Дубниковской улице, видел подозрительного мужчину, шедшего со стороны вокзала мимо багажного отделения первого января в пятом часу утра, о чем и докладываю на ваше распоряжение! – Капитан словно сошел со страниц милицейской повести: в своем длинном сообщении не сделал ни одной паузы, не допустил ни одного неуставного оборота и ни разу не перевел дух. Окончив рапорт, капитан лихо рванул руку к бедру и щелкнул сапогами. Холодилин слушал скептически, потом посмотрел на Блохина, пришедшего вместе с капитаном. Блохин напряженно молчал.
– Пригласите сюда.
– Он здесь, за дверью.
Свидетель оказался человеком средних лет, в джинсах, заштопанных на коленях грубыми мужскими стежками, со значком рационализатора на куртке.
– Вот вы, полковник, юрист, – заговорил он, прежде чем Холодилин задал ему вопрос, – можете вы мне сказать, почему разбор моего дела начали раньше, чем указано в повестке? И сколькими репликами в гражданском процессе могут обмениваться прокурор с ответчиком?
Блохин положил ему руку на плечо:
– Два слова о себе, пожалуйста… Почему первого января вы пошли на вокзал?
– Я и тридцать первого декабря ходил… А что делать?
Он жил один, рано вставал, ходил пить кофе на станцию. Работа в котельной посменно нарушила ход его физиологических часов. Вотрин по привычке каждую ночь приходил в вокзальный буфет, хотя еще в сентябре его уволили из котельной и теперь он судился по поводу восстановления на работу.
Холодилин ни разу не прервал сбивчивый рассказ слесаря, мысленно подыскивая объяснение странному костюму Вотрина, латкам на джинсах, значку, личной неустроенности – всем несоответствиям, вытекавшим из его рассказа.
– …Я не задерживаю?
– Пожалуйста, пожалуйста.
Рассказчиком Вотрин оказался плохим.
– Работал как все. Еще рационализацией занимался, – Вотрин показал на значок, – ни одного дня не болел. А когда завхозу понадобилось своего человека в котельную взять, вспомнили: инвалид, нельзя использовать на работе с механизмами… Да! А тут, значит, так было… Я иду мимо девятиэтажки. Пятый час, никого. Один только человек от вокзала. Знаете, где церковь за багажным двором? Трубы еще выведены из алтаря на крышу?
– Далеко он от вас прошел?
– Вот как вы сейчас сидите.
– Молодой?
– Лет за сорок, высокий. В форме.
– В форме? В какой?
– В какой, не помню. Голова своим забита. – Вотрин помолчал. – Как вы думаете, товарищ полковник, могут отменить решение суда, если нарушен принцип несменяемости судей?
2 января, 16 часов 20 минут
В винном отделе гастронома Денисов ничего не узнал – час неурочный: отсутствовали завсегдатаи. В «Березку» завотделом идти не посоветовала – кафе только открылось, не подобрался постоянный контингент. В кинотеатре шли «Озорные повороты».
По случаю демонстрации популярного фильма контролера в дверях не оказалось.
Темнело.
Все так до удивления не клеилось, что становилось смешно.
У палатки, торговавшей черствыми мучными деликатесами, Денисов увидел пьяненького мужичка – он приставал к прохожим с одним и тем же вопросом:
– Куда мне сейчас, товарищи? К законной или к незаконной?
– Конечно, к законной!
– Да-а, она опять пилить будет!
Инспектора мужичок обошел, обостренной интуицией пьяного почувствовал возможную от этой встречи неприятность.
