времена настали, что выплачивать – концы с концами больше не сходятся. Так что один ресторанчик я на днях закрываю, хоть там и просторнее. Ничего не поделаешь, придется потесниться…
Я вспомнил роскошный особняк Исидзаки. И подумал, что для аренды ресторанчика ей пришлось заплатить совсем немного. Гарантийный взнос да расходы на косметический ремонт – больше с арендатора и не требуется. Неплохое предложеньице, что говорить! Если Исидзаки действительно решил ей помочь, то все обустройство ресторана он, видимо, взял на себя. И, судя по всему, поддерживал ее основательно. Раз банкиры сами предлагали ей взять кредит – стало быть, дела процветали не год и не два. Но теперь, похоже, загоняют ее в угол с выплатами. На дворе кризис, в двух заведениях расходов вдвое больше, а опекать ее больше некому. Срочно закрыв один ресторан, еще можно успеть и не свалиться в долговую яму.
Ничего этого я тоже вслух не сказал. Только вздохнул и проворчал:
– М-да… Ну и времена пошли.
– И не говорите! – кивнула она. – Просто ужас какой-то.
Мы помолчали. И все-таки времена временами, а кое у кого и помимо экономических кризисов проблем хватало.
– Кстати, – нарушил я паузу. – В вашем рассказе было несколько неувязочек… Ничего, если я прямо спрошу? Уж извините за простоту.
– Спрашивайте что хотите.
– Когда вы узнали, что господин Исидзаки покончил с собой?
– Вчера в обед. На глаза случайно телевизор попался, новости передавали. У меня аж дыханье перехватило. Чтобы он сам наложил на себя руки?! До сих пор в голове не укладывается… Сперва я так удивилась, что даже не заплакала. Выбежала за газетами, просмотрела одну за другой – и только тогда уже слезы ручьем полились.
Я попытался представить ее заплаканной, но не смог. Тем не менее после долгого рассказа она словно устала и еще больше осунулась. Явно не выспалась этой ночью.
– Однако на поминальной службе вас не было.
– А вы представляете, что подумала бы семья, заявись туда такая гостья, как я?
– М-да, – осекся я. – Извините, глупость сморозил… Ну хорошо, вот вы говорите, что давно обо мне слышали, только имя совсем недавно узнали. Когда же он успел вам его сказать?
– В тот же день, когда повесился.
Смерть наступила глубокой ночью. Ей следовало бы сказать «за день до того». Но придираться к таким оговоркам бессмысленно. Я вспомнил рассказ Какисимы о том, как президент говорил секретарше, что отлучится.
– Значит, где-то после трех часов дня?
Она удивилась:
– Я смотрю, вам много что известно… Да, он позвонил мне и сказал, что срочно хотел бы встретиться, если это возможно. Конечно, я сразу пошла, куда он сказал, в кофейню на Синдзюку.
– То есть по телефону он просто назначил встречу? И больше ничего не говорил?
– Да. Мы повесили трубки через пару минут.
– А о чем вы беседовали в кафе?
– Он предлагал, чтобы я с недельку, начиная с той ночи, пожила вместе с сыном здесь.
– В этом отеле?
– Да, – кивнула она. – Дескать, я в последнее время на работе так выматываюсь, что хотя бы от домашних забот должна отдохнуть. Номер он заказал, о деньгах велел не беспокоиться… Я, конечно, удивилась – все было так неожиданно. Но сделала, как он сказал. И только теперь поняла, от чего он хотел меня уберечь. Когда человек его положения кончает с собой, газетчики сразу начинают искать мотивы, верно же? Вот он и предвидел, какая шумиха может подняться вокруг меня. Мы ведь часто встречались на публике, он ни от кого не прятался. То каких-то моих знакомых случайно встретим, то он сам меня кому-то представит. Да о наших отношениях что угодно можно насочинять, если захотеть! Вот он и беспокоился…
– В самом деле, – сказал я. – А как он держался во время последней встречи?
– Как и всегда… Хотя нет – даже немного жизнерадостней, что ли. Словно от груза в душе избавился. Так мне теперь вспоминается. Когда человек принимает какое-то важное решение, так часто бывает, правда? Вот только…
– «Вот только» что?
– Пожалуй, было в его речи что-то необычное. Почти незаметно – но разговаривал он немного не так, как в прошлый раз.
– В прошлый раз?
– Наверное, с месяц назад. Он снимал нас с сыном на видео. Я сперва отказалась, но он таки настоял. Что совсем на него не похоже… В конце концов я сдалась, но осталось какое-то странное впечатление.
– Но разве вы не знали, что президент всю жизнь любил снимать на видео? – спросил я. – Что же странного?
– Видите ли… – начала было она, но тут же умолкла. С лица вдруг исчезло всякое выражение. – Раньше он никогда этого не делал. С тех пор как ребенок родился – ни разу. Несколько раз предлагал поснимать забавы ради, но я отказывалась, да на том все и кончалось.
Ответ, порождающий еще больше вопросов. Обычно детей снимают на видео, чтобы запечатлеть, как они растут. По словам Исидзаки, три года назад он заменил свою камеру на новую той же модели. Даже если это не его сын – возможно, именно рождение ребенка и побудило его это сделать. Если их отношения и правда такие, как она описала, то с его характером предложение «поснимать забавы ради» вовсе не выглядело странным. Значит, за ее постоянным отказом сниматься что-то стояло? То, о чем она не хотела бы говорить?
Я снова взглянул на нее. Ее лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Меня охватило странное чувство. Зачем я здесь? И кто я такой, чтобы ковыряться в ее личной жизни? Я задумался.
– Значит, вашему сыну сейчас три года? – спросил я.
– Это вам консьерж рассказал? – Ее взгляд наконец ожил, и она улыбнулась. Так, словно смеялась над собой. – Да вы не смущайтесь. Можно и жестче вопросы задавать, я не обижусь.
– Жестче?
– Вы хотите знать, кто отец ребенка?
– Ну… Подобная «жесткость» уже слишком похожа на наглость.
– Знаете что, господин Хориэ? Вы меня извините, конечно…
– А что такое?
– Вам не идет, когда вы стесняетесь.
– Это точно, – кивнул я. – Никогда особо не скромничал. В молодости, как только хотел что-нибудь спросить, – сразу спрашивал напрямую. Но в мои нынешние годы пора уж и меру знать. Есть же какие-то пределы, что можно спрашивать, а что нельзя. Особенно при первой встрече…
– Может, вас покоробило, когда я сказала, что этот ребенок – моя блажь?
– Да нет, – покачал я головой. – Не такой уж я гуманист. Просто я до сих пор не сказал, зачем мне нужна была наша встреча. Не знаю, смогу или нет, но я хочу понять, из-за чего господин Исидзаки покончил с собой. Для этого вас и побеспокоил. Почему-то я чувствую, что обязан во всем этом разобраться. Вот и все, уверяю вас. Вы уже сказали, что ваш ребенок не имеет к моему президенту никакого отношения. Если это действительно так, то больше мне знать ничего не нужно. И если даже я не достиг своей цели – что ж, ничего не поделаешь. Я вовсе не собираюсь лезть людям в душу с вопросами, после которых меня сочтут идиотом или пошляком. Слишком уж я сам ненавижу себя такого…
Она опустила голову, но тут же подняла и посмотрела мне прямо в глаза. В ее зрачках словно зажегся какой-то свет. Сияние, которого я никогда раньше не замечал.
– Теперь понятно…
– Что именно?
– То, что он сказал во время нашей последней встречи. «Если, не дай бог, попадешь в какой-нибудь переплет, а меня не будет рядом… – да-да, он сам так сказал: „не будет рядом…“ – найди человека по
