— Думаю, этой ночью. — Он быстро курил, делая затяжку за затяжкой, почти не отрываясь. — Самопроизвольное разрешение трупного окоченения… Окрашивание подвздошных областей…
Из машины его окликнули.
— Извините.
— Всего доброго. — Больше на месте происшествия Игумнов не мог узнать ничего нового.
— Поехали! — махнул он Цуканову.
Учреждение смежников не имело вывески. Значилось под табличкой 'Помещение № 1'. Игумнов позвонил. Невыразительного вида отставник открыл дверь:
— Вы к кому?
Он назвал фамилию человека, который согласился его принять, поскольку майор Козлов отсутствовал и неизвестно было, когда он появится. Через месяц, через час?
Приход и уход сотрудников держался в тайне: теоретически, путем сложных подсчетов можно было вычислить их маршруты, передвижение, интерес.
Игумнова это не колыхало.
Отставник запер входную дверь, пустынным коридором через безлюдный вестибюль повел Игумнова к лестнице. Помещение казалось необитаемым. Над пустующим гардеробом висел выгоревший, газетного формата плакат: 'Будь бдителен!'
'Такого теперь уже вроде нигде не встретишь… — подумал Игумнов. — Антиквариат!' Он поднимал себе настроение.
— Это к вам, — сказал отставник кому-то, кто стоял на верху узкой лестницы, и повернул назад.
— Проходите, — стоявший наверху показал на открытую дверь. — Садитесь.
Игумнов отметил в нем молодость, хорошо скрываемое любопытство и худощавость.
'Занимаются спортом… — Игумнову, в общем-то, было наплевать на выправку смежников. — Не как мы. Молодой. У нас ни одного такого начальника отдела, ни заместителя'.
Лицо хозяина кабинета показалось ему знакомым:
'Могли десятки раз встретиться на вокзале…'
— Слушаю, — сказал смежник.
— Вообще-то я хотел видеть майора Козлова.
— Он еще в отъезде. А в чем дело?
После объяснений с Исчурковым, а потом со Скубилиным Игумнов ничего не терял.
— У меня пропали документы. Я хотел кое-что выяснить.
— Что именно?
— Я связываю пропажу с тем, что мне сказал Козлов. Есть свидетель, который слышал.
— Что конкретно?
— Козлов сказал, что давно уже наблюдает за мной.
— Перестаньте! Вы его неправильно поняли.
— Я оперативник. Он намекнул на то, что я укрываю преступления. А сегодня у меня выкрали бумаги.
— Секретные? — уточнил смежник.
— Незарегистрированные — и в том числе об исчезновении двух женщин — Старковой и Зубрун.
— То есть бумаги об укрытых преступлениях?
— Да.
— Вы понимаете, как закон обязывает меня поступить после такого признания…
Игумнов решил идти до конца. Комитетчик не вызвал у него неприязни.
— Будто Комитет государственной безопасности не знает такой мелочи, что милицейская статистика фальсифицирована!
— К нам поступают другие сведения. Некоторые недобросовестные сотрудники милиции завышают процент раскрываемости…
— Не кажется вам, что этих некоторых слишком много?
— Кажется. Чем я конкретно могу помочь?
— Бог с ними — с другими бумагами. Там два заявления об исчезновении женщин, но теперь почти точно известно, что они убиты. Тот, в чьих руках заявления, сейчас скрывает убийства. По ним и предварительного дела нельзя заводить! Это, как по сообщениям об оружии или о готовящемся теракте, надо сразу в работу. Вы знаете!
— Знаю. И, по-вашему, Комитету государственной безопасности на транспорте больше нечем заниматься, как милицейскими бумагами?..
Все это была туфта: он не мог и не хотел говорить с Игумновым откровенно.
— Сейчас мы проводим кампанию за то, чтобы люди, обнаружившие в вагонах или на станциях бесхозные вещи, немедленно информировали…
'Что нам в действительности известно о них? — подумал Игумнов. — Даже я, начальник розыска, не знаю, чем они на самом деле занимаются. Точно, что они тотально за нами следят? Знают о всех наших разговорах, даже о том, о чем мы беседуем с глазу на глаз, у себя дома, при включенных радио и телевизорах? Ведут на каждого списки, досье?'
Ему представилась минута, чтобы глотнуть воздуха и осмотреться. Маленький кабинет, еще меньше игумновского. Без излишеств. Настольный календарь. Несколько портретов Железного Феликса, в том числе выжженный самоучкой на куске фанеры. На вешалке, сбоку, висела обычная куртка-ветровка. Под ней виднелась коробка вроде игумновской.
'Не прячет ли и он в ней бумаги от своего начальства, когда оно жмет не в ту сторону, требует несправедливого? И вообще. Кто они? С кем себя отождествляют? С комиссарами госбезопасности или с их жертвами?'
Комитетчик меж тем заканчивал короткий свой экскурс в сегодняшние дела транспортного КГБ.
— …Оставленная без присмотра вещь — любимый прием террористов. Весь народ на Западе, я не говорю уже о странах Ближнего Востока, об этом знает. А нам приходится говорить не впрямую, обиняками…
'Совсем заколебали вы нас своими хитроумными объявлениями…' — подумал Игумнов. Спросил о другом:
— Но ведь занимаетесь вы и нашими органами! Будто в милиции недостаточно глаз, чтобы наблюдать за нами… Это полегче, чем раскрыть убийство…
— В милиции? — Комитетчик взглянул на него саркастически. — Да она сама по уши в грязи! В коррупции! Особенно ОБХСС!
— А что ОБХСС? Наш, например, сейчас зацепил директора ресторана. Не слыхали?
— Именно зацепил… — Игумнов убедился в том, что смежники полностью в курсе их милицейских дел.
Это свидетельствовало о многом.
— …ОБХСС только и делает, что пасется в тресте ресторанов и Гастрономторге… — Он назвал те же две организации, на которые обратил внимание Игумнов.
'Вот и подтверждение гипотезы… — подумал Игумнов. — Выходит, испытания Гийо на этом не кончились. КГБ всерьез занялся Московским управлением торговли, а начал с ресторана да гастронома…'
Краем уха Игумнов слышал о привилегированном положении деятелей городской торговли, и причиной тому была не только коррумпированность обэхээсэсников. Управление ОБХСС Москвы не в силах было бороться ни с Главным управлением торговли, ни с директорами крупных гастрономов, которые установили прямые контакты с Моссоветом, с отдельными руководителями милиции и МВД, с членами семьи Генерального.
'Наименее коррумпированная сила в правоохранительных органах… — Игумнов слышал эти слова от жены, а она, в свою очередь, принесла их с работы, и принадлежали они будто академику Сахарову, — это Комитет государственной безопасности…'
'Пожалуй, — подумал Игумнов. — Материально обеспечены. Независимы. Полностью политизированы. Эти наверняка могли бы завести счет и на Щелокова, и на Чурбанова… А вместо этого следят за
