— И таким образом попали под определение «группа лиц по предварительному сговору». Славно! Фактически получается групповое нарушение законодательства, но внешне этого не видно. Кто был в комиссии?
— Сам Скрипов, главный бухгалтер, но онато как раз была против и не пришла на конкурс. Подписал только специалист по вопросам ЖКХ и приватизации, но он уволился буквально на следующий день.
— С учетом этих обстоятельств получается, что Скрипов действовал осознанно и умышленно нарушал закон. А мэр? Почему он не принимал участия в комиссии?
— Был в отъезде. Получается, опять виноват стрелочник, — заметил Шаров. — Специалист по вопросам ЖКХ и приватизации.
Воронцов понимающе кивнул. Конечно, большинство из привлеченных к уголовной ответственности за коррупцию — это мелкие служащие. Их преступления относятся к категории, называемой «бытовой», или «ползучей», коррупцией. Таких уголовных дел — пруд пруди, но, сколько ни хватай за руку «стрелочников» и ни раскрывай мелких эпизодов, проблему этим не решишь. Ведь за каждым «начальником транспортного цеха» — исполнителем стоит куда более серьезная «шишка», крупный государственный чиновник. Он-то и «прихватизирует» огромные суммы, которые предназначались государством совсем для других целей. А страдают от этого именно те, кому эти деньги предназначены, — самые незащищенные, малоимущие. Например, люди не получат жилье, потребуются новые вложения, которых могут и не выделить, отодвинутся сроки…
— А что же мэр даже не удосужился поинтересоваться ходом реализации программы?
— Округлил глаза и ответил, что работает недавно и не в состоянии проверять каждый договор, в строительных подрядах ничего не понимает и никогда бы не подумал, что такой хороший и грамотный специалист, как Скрипов, может подсунуть ему фуфло. И не факт, что врет. Зачем ему вице-мэр, если самому во все вникать?
— Понятно.
— Но вот что не понятно, — сказал Николай, делая ударение на «не». — Какое отношение ко всему этому имел Иволчев?
— Я бы тоже хотел это узнать, — тяжело вздохнул Воронцов, но тут же оптимистично добавил: — Но это мы непременно выясним. С этим, — он постучал пальцем по документам, — можно идти к генералу и просить разрешение на проведение большой ревизии. А там посмотрим…
Ситуация со Скриповым постепенно прояснялась, но у коллег из уголовного розыска дело Петра Касимова сильно напоминало «висяк».
Ведущий расследование капитан Краев выяснил, что сразу после своего сенсационного выступления телерепортер отправился в ближайшее кафе, где проводили время журналисты, и оставался там почти весь вечер. Потом поехал домой на такси. Жил он один, а соседи и консьерж никого не видели, видеозапись в холле на первом этаже тоже ничего не показала, даже пресловутого мужчину неопределенного возраста и комплекции в черной бейсболке. Разумеется, не осталось никаких следов и в квартире. Получалось — если бы убийца или убийцы захотели выдать эту смерть за самоубийство, вполне могли бы это сделать. Но нет! Кто-то очень хотел, чтобы все знали — это показательное убийство. Скорее всего, месть за предательство. Или продажность. Из бесед с коллегами Касимова (в основном презиравшими своего товарища по ремеслу) стало известно, что он не брезговал так называемой «джинсой».
— А это еще что такое? — спросил Воронцов.
— Всего лишь красивое название, а в сущности — криминальное преступление, обычные взятки, которые дают журналистам, чтобы они выполняли работу так, а не иначе, — ответил ему собеседник. — Статья в прессе или сюжет на телевидении, за которую журналист получил деньги от непосредственного заказчика.
— А в чем смысл?
— Этакая легкая одноразовая прибыль. Но если кто-то, читая статью или просматривая сюжет, поймет — а рано или поздно поймет любой, — что это сделано по заказу, то больше не станет читать этого автора или смотреть эту передачу. Во всяком случае, не будет им доверять. На телевидении, на радио или в прессе «джинса» вредит деловой репутации СМИ, уменьшает их прибыли. Если не в данную минуту, то в перспективе.
«И это тоже коррупция, — подумал Владимир. — А ведь я с этим сталкиваюсь не впервые!» Почти любое дело о коррупции обычно сопровождается шумным давлением через СМИ на общественное мнение, попытками обвинить сотрудников правоохранительных органов в создании «заказных» уголовных дел. Уж не раз бывало, когда какой-нибудь средней руки чиновник, обвиненный в хищении денежных средств, весь период следствия, публично выступая на телевидении или в печати, «изобличает» следователей и работников прокуратуры. И даже будучи уже осужденным, продолжает, прибегая к откровенной клевете в прессе, спасать свою репутацию.
— А не могли его убить из-за последней «джинсы», про Скрипова и Иволчева? — предположил Воронцов.
— Ну, это вряд ли, — отмахнулся Краев. — Он же никого ни в чем не обвинил. Разве что нас… Ха-ха- ха!..
Так, может, в этом все и дело? Публично обвинен в коррупции и убийстве вице-мэра полковник полиции Александр Иволчев. Станет кто-то за него мстить? Теоретически — возможно, а практически… Практически связи между этими событиями вообще-то нет.
— А в бумагах что? — с надеждой спросил он. — Записи, телефонные разговоры?
— Да ничего у него нет. Так, заметки какие-то журналистские. А звонки проверяем. Пока без толку.
— Слушай, Краев, — неожиданно осенило Воронцова, — не в службу, а в дружбу, дай мне ключи от касимовсой квартиры…
— Хм…
— Если что найду, поделюсь сразу.
— Ну не знаю… — вяло сопротивлялся муровец.
— За час обернусь, обещаю, — продолжал жать Владимир. — Сегодня ж выходной, никто все равно не узнает.
— А, ладно! Забирай. Но только на час.
Воронцов вышел из машины, оглядел дом. Не хоромы царские, но и не убогая хижина, как раз для «белых воротничков». Он вошел в подъезд, воспользовавшись полученным ключом.
Пожилой консьерж не оторвал взгляда от газеты до тех пор, пока Владимир не остановился напротив ресепшна.
— Послушайте, — быстро заговорил он, — вы работали, когда Касимов вернулся?
Старик неодобрительно посмотрел на Воронцова поверх очков: «что этот парень себе позволяет?» — было написано на его морщинистом строгом лице.
— Покойный Петр Андреевич, — заметил въедливый старикашка, придирчиво изучая Воронцова, — был мужчиной в высшей степени приличным. Очень воспитанный, всегда здоровался…
— Да-да, — отмахнулся Владимир. — Его убили…
— Про то мне ничего не ведомо, — перебил консьерж и снова уткнулся в газету, проворчав: — На это полиция есть, пусть она и разбирается.
— Ответьте хотя бы, вы дежурили в ту ночь или нет?
— В какую «ту»? — хитро прищурился старик. — Мы свою работу знаем, кого надо впускаем, кого надо — выпускаем, а за жильцами следить не нашего ума дело. Вот при советской власти…
Воронцов молча вытащил из кармана удостоверение и сунул под нос консьержу. Тот не поленился внимательно изучить печать, несколько раз сверил фотографию с оригиналом.
— Мое было дежурство, — признался он, наконец, и четко отрапортовал: — С восьми вечера до восьми утра. За прошедшее время никаких происшествий не было. К Петру Андреевичу не приходил никто, и сам он свои апартаменты не покидал.
— Спасибо. — Воронцов развернулся и пошел к лифту.
