— Кого я вижу?! Халматов! — навстречу шел по дорожке директор ресторана Яхъяев. — Ассалом- алейкум! Как дела? Как настроение?
Он радостно улыбался и протягивал ладонь для искреннего дружеского рукопожатия. Тура с интересом рассматривал эту протянутую ладонь, будто нес в ней Яхъяев птицу. А когда сошлись вплотную, Тура, не торопясь, очень спокойно убрал обе руки за спину.
С открытой террасы спускался достопочтенный покровитель невесты — славный Рахматулла Юлдашев с родственниками, они тоже приостановились — все, как на подбор, в новеньких английских «тройках», в строгих галстуках, в туфлях на высоких каблуках. Сзади держался сопровождавший их повсюду — официант-не официант, гулям-не гулям — красивый молодой парень с салфеткой на руке, с подносом, заставленным сосудами и закуской.
— Даже на свадьбе не отдыхаешь… — вздохнул Яхъяев, приблизив к Халматову рыхлое, будто непропеченное лицо. — Все ищешь! Шучу, конечно! Работа твоя привычку родила — узнавать да вынюхивать…
— А я вот смотрю на тебя, шутник гороховый, и думаю — чем же я так тебе помешал? Я ведь не обэхаэсник, я уголовным розыском командовал, воровать тебе не мешал. Где же я тебе дорогу перешел?
— А теперь это уже неважно, потому что ты — никто, — только сейчас Тура рассмотрел, что Яхъяев уже сильно пьян. — Видишь, как получилось, целую жизнь ты шнырял, вынюхивал, ловил, людей по тюрьмам сажал, а потом тебе: «Спасибо, больше не нужны. До свиданья». Но ты не огорчайся, я тебя сейчас рассмешу анекдотом. Один другого спрашивает: «Где должен милиционер носить нож?» А тот отвечает: «В спине…»
Слушатели зашлись от хохота. Подходили новые люди, спрашивали о причине такого бурного веселья, просили пересказать анекдот, слушали и тоже начинали хохотать.
Тура, ковыряя спичкой в зубах, дожидался неторопливо, когда немного утихнет буря веселья. Потом обратился к всемогущему Юлдашеву:
— Мне горько, почтенный Рахматулла-ака, что ваш гость совершил кощунство в доме празднества. Он сглазил свадьбу вашей племянницы. Ее жених — милиционер…
Пала ужасная тишина, мучительная и вязкая, как немота. Тура поклонился и пошел к накрытым столам.
Пиршество продолжалось, но бездумно наслаждаться красочным зрелищем Туре не пришлось. Его перехватил со своим микрофоном раис-ведущий, уже проинструктированный кем-то:
— А сейчас я попрошу сказать несколько слов нашего достопочтенного гостя, который приехал позже других, и мы не успели сразу дать ему слово. А приехал он поздно потому, что у него такая работа… — С лица актера не сходило глуповато-счастливое выражение, которое много лет подряд делало его одним из популярнейших комиков. Стоило ему открыть рот, как слушатели вокруг сразу начинали смеяться, какую бы чушь он ни нес. — А работа у подполковника милиции Туры Халматова, друзья, такая. Он говорит — уважаемые, у вас от забот болит голова. А ну-ка, выкладывайте все лишнее — дачи, машины, золотишко, наличные — все, от чего болит голова. А я вам обеспечу беззаботную жизнь — бесплатное помещение, нары, физический труд и двухразовое питание в сутки на тридцать четыре копейки…
Застолье грохнуло от смеха. Дурацкое кривляние обеспечивало полный успех любой глупости. Глумливо хихикающие морды.
— Но сейчас, ходят слухи, Туре Халматову самому сказали — отдохни, дорогой! Не надо волноваться. Зачем? Жизнь одна и так удивительно хороша, как заметил поэт…
Алишер с ближайшими родственниками проводил его до ворот:
— Вы огорчены, устоз. У вас плохое настроение… Все пройдет! Поверьте!
— Конечно, пройдет, сынок, — согласился Халматов. — И ты тоже устал.
— Вы грустны!
— А грустен я сейчас из-за тебя, — Тура безотчетно симпатизировал младшему Гапурову. — В жизни мы все равно рано или поздно обрастаем пороками. Может быть, в милиции — особенно. И все-таки работник уголовного розыска — это особая статья! Голубая кровь милиции. Кого тянет к богатству, тот у нас не удержится. Пойми! Слишком много соблазнов!..
На обратный путь Равшан Гапуров дал Туре и Силачу патрульную машину, возвращавшуюся в Мубек.
Кроме них и водителя-сержанта, на заднем сиденье в углу дремал второй патрульный — круглолицый, с несколькими волосками на подбородке, не знавшем бритвы.
Усаживаясь, Халматов молча сжал товарищу руку. Силов легонько оттолкнул его:
— Да ладно! Жену учи щи варить…
За всю дорогу никто не проронил ни слова.
Номерной знак патрульной машины был «43-17».
Тура не мог ошибиться — он уже дважды встречался с ней: ночью после разговора с генералом и утром другого дня, когда выходил из чайханы Сувона.
«Как он сказал, этот кретин-конферансье? — вспомнил Тура. — „Отдохни, дорогой. Не надо волноваться. Жизнь одна и так удивительно хороша…“
Тура сидел на переднем сиденье, опершись спиной на дверцу — развернувшись полностью в сторону водителя.
Пронзительный неслышный звон тревоги переполнял его — беспричинное ощущение опасности властно скручивало его в мощную пружину, готовую в любой момент распрямиться в разящем наповал ударе.
О, это ужасное, мучительное состояние безоружности!
Никаких зримых причин беспокоиться пока не было, но Тура безошибочно и твердо верил своим предчувствиям. Это не была нервозная пугливость, а тренированная интуиция, обостренная реакция охотника на подкрадывающуюся опасность.
Через открытое окно врывался тугой жаркий ветер пустыни, он был сплетен из черноты ночи и теплоты дня.
Ветер ласкал разгоряченную спину, трепал ласково волосы. Вокруг на многие километры не было видно ни одного огонька, и только толстые снопы света от фар таранили перед мчащимся в ночи автомобилем стену темноты, и казалось все время, что, как только машина вламывается в этот пролом, тьма смыкается позади, и ждет лишь, чтобы машина остановилась хоть на миг, и тогда она ее заглотит окончательно.
И Тура думал о том, что, если водитель захочет остановиться в пути, он не даст ему этого сделать — в тесноте кабины Тура и без оружия не даст ему никогда вынуть пистолет. А если они остановятся… Кто его знает, может, действительно, мгла сомкнётся. Как она сомкнулась над Паком.
Но водитель, ни разу не тормознув, гнал через степь, через духоту и ночь «Москвич», и стрелка спидометра мерно покачивалась между «100» и «120».
Въехали в Мубек поздней ночью. Милиционер-водитель не спрашивал у Туры, где он живет, где — Силач. Кратчайшей дорогой, словно возил их всегда, подъехал к дому.
Может, когда-нибудь видел, когда привозил Равшана, или слышал, подумал Тура, выходя из машины. Силач одновременно с ним захлопнул дверцу. Тура наклонился к открытому окошку шофера, сказал:
— Спасибо… Вы, наверное, устали?
У сержанта было запоминающееся лицо — лоб и подбородок выдвинуты вперед, а середина лица, переносье, нос, рот вдавлены, будто однажды на сумасшедшей скорости налетел мордой на шлагбаум и вмял в череп центр физиономии.
Не поворачивая своего раздавленного лица к Туре, водитель сказал:
— Я за баранкой никогда не устаю…
— Тогда спокойной ночи…
Не договариваясь, Тура и Силач поднялись к Халматову. Тура отпер дверь, сбросил в прихожей туфли. Силач тоже остался в носках. Осторожно ступая по вздыхающим половицам, прошли в кухню.
— Ну! — нетерпеливо скомандовал Тура.
Силач вынул оттягивающую ему полу пиджака бутылку, гордо водрузил на стол.
— Я считаю, что, отказавшись от «Посольской», которую нам подарил Алишер, в пользу «KB», я обязал тебя в смысле закуски…
