Силач все еще тщетно искал линию.
— Продолжаю. У этого подонка в Мубеке есть накладные расходы. Например — некий наркоман совершил квартирную кражу в Урчашме, чтобы расплатиться за наркотики с Салимом Камаловым. Знаешь такого? Который возит тебе липовый коньяк? Наркоман держит Салима в руках. Чтобы не лишиться поставщика, ты купил вора, который взял на себя кражу, совершенную наркоманом. Тебе пришлось возместить ущерб потерпевшим. Это вполне устраивает тех, кто покупает все — даже хорошую раскрываемость преступлений. Но на этот раз возникло осложнение. Перехожу к главному. Им пришлось вмешать в дело брата этого квартирного вора. Ты меня слушаешь?
— Слушаю тебя, мертвый человек, — просипел Адыл. Тура увидел — Силач машет ему рукой, он нашел клеммы проводов абонента Яхъяева.
— Я кончаю свою историю, Адыл. Брата этого убрали, чтобы он не вздумал болтать, когда я до него доберусь. Смотри, чтобы тебе, торгашу, не быть еще замешанным в убийстве…
— Откуда тебе известно, что его убили?.. — хрипло спросил вдруг Яхъяев. — Он утонул!
— Его утопили! И мне угрожали той же смертью. Понимаешь? А тебя мне — жаль. У тебя начинаются большие неприятности… Все!
С минуту-другую телефон Яхъяева молчал. Тура и Силач ждали, сидя на корточках у шкафа. Наконец, в трубке послышались еле слышное треньканье. — набирал чей-то номер.
— Не ездил еще? — спросил кого-то Яхъяев. Голос его раздавался довольно громко; тот, с кем он говорил, напротив, был едва слышен.
— Нет еще, — где-то далеко ответил мужчина.
— Делай не откладывая, — приказал Адыл. — Чтоб через полчаса был в ресторане и все очистил…
— А пломбы? — спросил его собеседник. — Там же опечатано…
— Это моя забота. Не твоя. Да смотри, не напутай! Увози те, что в нижней подсобке, прямо под окном, четыре ящика. А те — у двери — не трогай…
В трубке снова послышалось тонкое еле слышное потенькивание. Яхъяев уже набирал следующий номер.
— У телефона, — по-казенному независимо отозвался новый абонент. Он был еле слышен.
— Надо бы поговорить, — тревожно выдохнул в трубку Адыл.
— У себя будешь? — Голос прозвучал грубо-напористо.
— Еду к Рахматулле. Надо срочно посоветоваться…
— Там встретимся. Жди, я буду…
Туре показалось, что он узнал голос Чингизида. Халматов бросил трубку в шкаф и аккуратно закрыл дверцу.
Окно подсобки оказалось действительно вторым от угла, оно единственное было забрано решеткой.
— Где-то здесь должен найтись ломик, — сказал Тура. — Иди вправо, я влево. Нужно что-то тяжелое. Быстрее.
Они двинулись рысью вокруг ресторана. В бесснежные холодные зимы, когда температура Мубека падала до 30—40 градусов, уголь, которым отапливали здание, на хозяйственном дворе смерзался, лежал сплошной бугристой массой — кочегары с трудом разбивали ее ломами. Но сейчас, как назло, нигде не было видно этих ржавых железок. Тура в ярости кружился по хоздвору, около окна подсобки — он был почти в отчаянии, когда появился Силач с тяжелым большим колуном в руках.
— Пусти!
Первым же ударом он снес решетку, закрывавшую форточку.
— Отлично! — сказал Тура. — Теперь забрось туда колун. Если мы правы и судьба за нас, хоть несколько бутылок липового коньяка да разобьются!
Ответом ему был звон разбитого стекла.
— Ну вот! Теперь у нас точно есть состав квалифицированного хулиганства, — заметил Силач, подходя к Автомотрисе. — Диско-бар, телефонная трубка, побитые бутылки на складе…
— Это — пожалуйста, — облегченно засмеялся Тура и неожиданно запел: — «За восемь бед — один ответ, в тюрьме есть тоже лазарет…» Знаешь такую песню?
— «Я там валялся, я там валялся…» — подхватил Силач. — Высоцкий нас бы поддержал?
— Обязательно! Приятно знать, что хоть десять холуев Адыла будут вывозить запальный коньяк; явится сегодня, завтра или через неделю Нарижняк и одним соскобом с пола подсобки возьмет ядовитую отраву… Им теперь не подменить бутылки — нет смысла…
Тура захлопнул за собой дверь машины и повернулся к Силачу:
— Эй, таксист! Домой, пожалуйста… Следует отдохнуть. Вечером махнем в Урчашму, путь неблизкий… — Он был явно доволен тем, как развивались события этого дня. — Водитель вы первоклассный, Силов. Однако как юрист… Неужели вы не заметили, что в наших действиях начисто отсутствует состав преступления!
— Умысла нет!
— Делаете успехи! А кроме того, закон ввел такое понятие, как «крайняя необходимость». Да мы просто обязаны как граждане сделать все, чтобы устранить опасность, угрожающую обществу со стороны кучки опасных преступников…
От яркого солнечного света ломило глаза. Тура опускал веки и сразу же погружался в красноватую зыбкую дрему.
…Мальчишеская тонкая шея… Цветная ленточка с легонькой латунной медалью…
«Если мне нужна будет ваша помощь, — шепнул черноволосый парнишка-боксер, нагнувшись с пьедестала, — могу я к вам обратиться?»
Сквозь дрему он подумал, как недавно еще пытался понять, с какой стороны идет тайная опиумная тропа. Дорогой через Мубек, по которой он ехал в Урчашму? Или с юга, через хребет — как Уммат? Или с запада, из малонаселенной горной Дарвазы, через Золотой мост?.. Теперь он может ответить на этот вопрос совершенно определенно.
Силач спросил:
— Любопытно, знал ли Хамидулла про опиум? Или только про фальсифицированный коньяк?
— Мне кажется, ему было известно только о коньяке. Иначе он не решился бы их сдать.
— Почему? Ты же сам говорил, что Хамидулла предложил объединиться против компании Гапуровцев, — заметил Силач.
— Предлагал! Но он не хочет их уничтожить, а мечтал бы их подчинить. А захватив Салима Камалова, мы взяли ситуацию за пищик — Хамидулла сдал их нам с головой. Мы пересекли линию фальшивого коньяка и опиума где-то в районе Урчашмы.
— Уверен? — прищурился Силач.
— Не сомневаюсь! Мы знаем, откуда ехал Салим. Там постоянно бывал убитый Сабирджон. Пистолет, из которого его застрелили в «Чиройли», тоже оттуда! Там, н дороге в Дарвазу, был убит Садык Закинов… Силач перебил его, показав через плечо:
— А нас с тобой вниманием и заботой бывшее начальство не оставляет…
Тура оглянулся и увидел, что на дистанции прямой видимости — почти в упор — за ними ровно тянется патрульная 13-47.
Силач злорадно засмеялся:
— Пока мы до вечера будем прохлаждаться дома под душем, они хорошо попарятся, дожидаясь нас…
— Ну да, — ухмыльнулся Тура. — Нам же сказал этот сержант, что за баранкой он не устает. Может быть, и не потеет…
— Черт с ним! В темноте я от него уйду, — махнул Силач. — Значит, выезжаем часов в восемь?
— Заметано, — Тура хлопнул его по плечу и вышел у своего подъезда.
Поднялся по лестнице и увидел, что в щель у двери воткнут сложенный лист бумаги. Испуганно ворохнулось сердце. Тура выхватил лист — записка. Карандашом написанная, разбегающимися неуверенными буквами:
«Я в Мубек приехал. Пенсию брать. Надо нам говорить. Вечером буду, в 6 часов, у Сувона-чайханщика. Тулкун Азимов».
