Старый дружище Тулкун! Последний раз Тура говорил с ним, когда в «Чиройли» убили Пака и Сабирджона. Наверняка Тулкун узнал что-то важное, если не захотел звонить по телефону, а приехал в Мубек. Жаль, не застал с утра!
Тура аккуратно сложил записку, спрятал в карман, отпер дверь в дом.
Сквозь шелестящий шум водяных струек душа Туре послышался дребезг. Он прислушался. Но вода с шипением била из никелированного раструба, стирая все остальные звуки. Тура стал выводить кран горячей воды, и снова отчетливо раздался треск дверного звонка. Быстро перекрыл кран, распахнул дверь из ванной и крикнул:
— Минутку! Сейчас иду!..
Накинув чапан и, оставляя на полу черные пятна мокрых следов, вышел в прихожую, отпер замок, толкнул дверь. Остолбенел.
— Здорово, возмутитель спокойствия, — ухмыльнулся генерал Эргашев весело, будто каждый день, вот так запросто, заглядывал в гости к Туре. — Здесь будем стоять? Или, может, в дом пригласишь?
— Конечно, конечно, — засуетился от неожиданности Тура. — Заходите, Абдулхай Эргашевич… чай будем пить…
— Будем, конечно, будем. Ты иди, штаны надень, а то как-то несолидно выглядишь…
Тура зажег газ под чайником, вернулся в ванную, обтерся досуха полотенцем, накинул легкие полотняные брюки и рубаху-размахайку. Генерал сидел у стола, задумчиво крутил в руках черный пластмассовый пистолет Улугбека.
— Семья отдыхает? — спросил он. — Как Надежда?
— В Душанбе к ее подруге отправились, — небрежно ответил Тура. — Пусть развлекутся немного…
— Пусть развлекутся, — разрешил генерал. — И тебе пусть не мешают тут безобразничать.
— А что я набезобразничал? — поинтересовался Тура.
— Ты заварил сегодня очень крутую кашу, — генерал неожиданно подкинул детский пистолет и ловко поймал его. — А я не хочу за тебя ее расхлебывать…
— А вам я и не предлагаю ее расхлебывать, — дерзко сказал Тура. — Пусть возбуждают дело и расследуют по всем правилам…
— Ты хорошо подумал? — грустно усмехнулся Эргашев. — Ты думаешь над тем, что ты мне говоришь?
— Конечно, — кивнул скромно Тура. — Вы же меня сами учили — на подозреваемого надо влезать, как на верблюда — пока он лежит…
— Ты с ума сошел вместе с твоим безумным дружком Силовым, — покачал головой генерал. — Это вы лежите, а не Салим Камалов. Сын Иноята-ходжи! Ты знаешь, кто он?
— Понятия не имею, — пожал плечами Тура.
— Он профессор, завкафедрой юридического факультета.
— Я свое отучился… — засмеялся Тура.
— Умные от дураков отличаются тем, что до последнего вздоха учатся, — назидательно заметил Эргашев и мягко сказал: — И если ты не хочешь сам учиться, тебя будут учить силой. Иноят-ходжа полвека держит кафедру, он вице-президент академии и председатель Наградной комиссии Верховного Совета. Все заметные люди республики — его ученики и воспитанники. Все ему чем-то обязаны и должны. И я тебе по- хорошему объясняю: не дадут они его в обиду…
— А я разве обижаю почтенного профессора? Я его сыну наркотой торговать не даю…
— Перестань! — прикрикнул генерал и директивно добавил: — Надо найти общий язык с Иноят- ходжой…
— И не подумаю, — помотал головой Тура. Генерал долго, внимательно смотрел на него.
— Ты рассуждаешь, как чужой. Со стороны! А постороннему легко рассуждать. Это ведь я отвечаю за область… — Эргашев говорил горько и устало. — Я, я, я отвечаю за все успехи и за всю гадость в Мубеке! — повторил генерал с яростью. — Как ты думаешь, мне это зачем нужно? Я для себя посылаю обэхаэсэсников вместе с заготовителями к соседям, чтобы завозить оттуда и сдавать у нас? Хлопок, масло, мясо! Я этим отчитываюсь? Или другие? Но мне на это плевать, потому что я отвечаю за Мубек. А ты отвечал только за вчерашние успехи, а за сегодняшнюю грязь — подставляешь отвечать меня!
— Вы знаете, устоз, что это не так…
Тура вздохнул. Незаметная, но реальная нить из прошлой жизни, которой было отдано все двадцать шесть лет, три месяца и 17 дней, тянулась к нему от этого немолодого уже человека в продубевшем от пота и соли кителе.
— Это так! Потому что я и сейчас за тебя отвечаю. Я делаю все, чтобы прокуратура прекратила на тебя уголовное дело. Надо подождать, пока пыль уляжется. До старости тебе далеко. И я попробую восстановить тебя, Тура. А если не восстановить, то принять заново. И Силова тоже. Еще поработаете… Чего молчишь?
Халматов вздохнул:
— Я боюсь, Абдулхай Эргашевич, что вы меня неправильно понимаете. Мы с Силовым бьемся не за свое возвращение… Нас никогда не возвращают назад, потому что мы, как попы, извергнутые из сана, не можем получить снова благодать…
— Эх ты! — горестно покачал головой Эргашев. — Этим глупым словам ты научился у своего сумасшедшего дружка… Ты не понимаешь, что Иноят-ходжа своей просьбой оказывает тебе доверие. Он может попросить, если понадобится, самого Отца-Основателя… Ему твое или даже мое согласие не нужно…
— Раз мы с вами говорим об этом — значит, нужно, — заметил Тура.
— Ладно! — махнул на него рукой генерал. — Я сделал все, чтобы тебя предупредить. У меня есть личная просьба — думаю, ты мне не откажешь. Иноят-ходжа выехал из Ташкента. Вот-вот будет здесь. Пожилой человек едет, чтобы встретиться с тобой. Ты не должен оскорблять старость, должен его принять. Сами будем пожилыми…
— С ним я встречусь.
— И на том спасибо, — генерал сказал это другим тоном — холодно и злобно. — Все знают, как ты занят, как мало у тебя свободного времени. Боюсь, очень скоро его у тебя совсем не будет…
— Тура Халматович! — постучала в дверь соседка по лестничной площадке. — Вас почему-то к моему телефону…
— Иду.
— Я так удивилась: мужской голос! Я удивилась, говорю — не тот у вас телефон, нате вам правильный, а он отвечает, не надо, лучше позовите…
Соседка жила одна, мужчины ее не беспокоили. Такой звонок был для нее настоящим событием. Надо будет предупредить, чтобы не хвасталась перед другими соседями, подумал Тура и снял трубку;
— Слушаю, Халматов.
— Устоз! — Это был Какаджан. — Мне удалось поговорить с Нарижняком. Когда я рассказывал про Салима, про операцию с коньяком, он меня все время перебивал. Задавал много вопросов. Записывал…
— Будем надеяться, что он не из учеников Иноята-ходжи, — усмехнулся Тура.
Какаджан неуверенно ответил:
— Этого я не знаю. Он — москвич. Из Прокуратуры республики.
— Так. А что Уммат?
— Думаю, что он даст показания. Он очень любил этого брата, чувствует свою вину. Сейчас он в камере, плачет, жалуется…
— Тебе удалось познакомиться с материалом?
— О гибели его брата? Да.
— Что там? Свидетели есть? Как все случилось?
— Никто не видел. Темная история. К тому же труп обнаружили голым…
Тура помедлил:
— Трусы могли зацепиться за корягу, течением стащило…
— Говорят, что соседи видели на нем много ссадин. Он был истерзанный… Они думают, что над ним надругались. Но не захотели позорить ни парня, ни родителей. Эксперт тоже пошел навстречу
