«Почему? Почему Сувон не сказал, что видел Сабирджона накануне смерти? Не придал значения? Этого не может быть! Может быть, боялся? Меня? Или тех, кто повезет мимо него наркоту? Но Салим Камалов благополучно проехал бы мимо — он и не знал о нем!
Я должен что-то важное вспомнить, и все встанет на свои места…»
— Тулкан-ака, напрягись, пожалуйста, думай изо всех сил… Люди, которые убили Корейца и Сабирджона, гонят фальшивый коньяк и распространяют его вместе с опиумом по всей области… Делают из людей инвалидов, ломают молодых. Мы с Силачом совершенно уверены, что его делают где-то неподалеку от твоих мест — между Урчашмой и Дарвазой… Подумай, где это может быть? Мы не можем ехать туда наугад — район маленький, сразу все станет известно! Производство уберут мигом, а нас подстрелят. Думай, Тулкун-ака, думай…
— Большое помещение и не нужно, — рассудительно заметил Азимов. — На винопункте создают излишек спирта. Это просто. Бутылки берут из пункта приема стеклотары. Этикетки, колпачки скупают. Им привозят… Остаются механизмы для закупоривания… А даты ставят штемпелем, они во всех канцелярских магазинах продаются…
— У тебя есть знакомые на винопункте в Дарвазе? — спросил Тура. — На худой конец я мог приехать ночью от твоего имени…
Азимов покачал головой:
— В самой Дарвазе они не станут делать цех, — мотнул головой Тулкун. — Люди заметили бы — машины приходят, чужаки ездят… Нет! Я думаю, они в Ак-Су могли окопаться… На рыбзаводе…
— Кажется, я знаю, где это. Бывший завод безалкогольных напитков? С высокой трубой?
— Да. Но ночью вы там ничего не сделаете вдвоем. Мне л надо ехать туда с вами.
Тура обнял его за плечи:
— Тулкун-ака, время не терпит. Надо сегодня ехать…
— А что мешает? Сейчас и поедем, — усмехнулся Тулкун и браво разгладил усы.
— Долгий день позади — тяжело тебе будет? — спросил Тура.
— Силы еще есть, — сказал Тулкун. — генерал не раз говорил — на таких людях стоит наша милиция! А тебе, Силов, говорил такие слова генерал? — и засмеялся.
— Нет, мне ничего такого генерал никогда не говорил, — серьезно ответил Силач и позвал мальчика- ученика: — Тебе что дядька твой Сувон сказал — когда будет?
— Не будет его сегодня… Сказал, что поздно приедет, может, завтра…
— Интересное кино, — покачал головой Силач. — А как же он нас собирается поить сегодня вечером «Эрл грэем»?
Тура вдруг встал и подошел к висевшему на стене ковру — он так долго ждал дня, когда Сувон перевесит его на другую сторону от входа, и старый вытертый ковер, как знамя, обозначит начало атаки на банду отравителей и разносчиков смерти.
Старый ковер, полученный Сувоном наверняка еще от его отца — тоже известного чайханщика. В чайхане было уже почти темно, незаметно накатил вечер, уже толпились за столиками шоферня- дальнобойщики и обычные завсегдатаи. Кто-то играл в нарды, двое разбитных мужиков сняли с противоположной стены — куда Сувон должер был перевесить в нужный час ковер — музыкальные инструменты — гжак и тар.
Тура провел ладонью по ковру, и сердце больно, испуганно дернулось. В середине ковра был прорван большой кусок и края разрыва аккуратно, совсем незаметно прибиты к стене мелкими гвоздиками.
Этот ковер нельзя было никуда перевешивать — он был прибит навсегда.
И тут воспоминание пришло — как долго и зло он тискал свою память, стараясь вызвать эту неприметную подробность, и волна душевного смятения подняла ее сейчас со дна и сомкнула с рассказом Тулкуна.
«Зият Адылов, бывший автоинспектор из Дарвазы?..» Тот, за сопротивление которому схлопотал срок покойный Сабирджон Артыков! Да, да! Генерал так и выразился тогда: «Если бы наоборот! Вот если бы Зията Адылова, инспектора, ухлопали бы сегодня в „Чиройли“, Сабирджон был бы сейчас подозреваемым номер один… Да, да… А так не пляшет! Его самого убили!»
Он вернулся на супу и, трясясь от сдерживаемого напряжения, спросил Силача:
— Ты помнишь эту бабу в «Чиройли»? Мы ее потом допрашивали в гостинице?..
— Конечно, — кивнул Силач. — Света-Гюльчехра… А что?
— Помнишь, как она по внешности определила род занятий убийцы? Кем он мог быть?
— «Офицер. Или мент. Левое плечо — вперед, кру-у-гом!»
— Так! А что кричал Пак, когда в него стрелял убийца? Как она рассказывала?
— Кореец просто закричал — а-и-и!..
Тура схватил его за руку и сжал изо всех сил:
— Кореец закричал: «ГАИ!..» Он опознал убийцу… Он вспомнил гаишника! Этого Зията!..
Из газет:
Автомотриса еще с секунду постояла под деревьями, пока прогревающийся мотор с ровным гулом набирал обороты, потом резко рванула по проспекту.
Тулкун Азимов, устроившийся на заднем сиденье, качнулся с боку на бок и спросил:
— Не боишься так ездить, Силач?
Силач усмехнулся, подмигнул ему в зеркальце заднего вида:
— Тулкун-ака, нам много есть сейчас чего бояться.
Тура легонько подтолкнул его в бок:
— Не отвлекайся, давай в управление.
Голубоватый свет фонарей едва прорывался сквозь деревья. Окна тоже были скрыты деревьями. В Мубеке, как и во всех южных городах, с заходом солнца темнело стремительно и неотвратимо. На Великой Транспортной развязке, созданной для мощного городского и транзитного потока машин, им встретилось только три-четыре автомобиля. Силач резко повернул направо и помчался через боковые улицы к управлению. Тура сказал:
— Сейчас поднимусь к генералу и сделаю официальное заявление. У него не будет выхода, пусть принимает решение.
Силач усмехнулся:
— Как сказал тебе Иноят-ходжа, всегда существуют два выхода.
— Я это знаю, — согласился Тура, — но если мне удастся застать в управлении Нарижняка, то я постараюсь сделать так, чтоб у Эргашева остался один выход.
У освещенного подъезда толпились люди, на стоянке было припарковано несколько оперативных машин. Тура выскочил из Автомотрисы и предупредил:
— Если меня через полчаса не будет, езжайте в Дарвазу сами, решайте по обстановке.
Силач спросил:
— Ты хорошо все продумал? Может быть, визит этот к начальству вовсе не обязательный?
— Обязательный! — уверенно сказал Тура. — Иначе нас завтра самих посадят как уголовников.
— Ну, давай! Ни пуха… — напутствовал Силач, и Тура побежал вверх по ступенькам лестницы.
В вестибюле была необычная для такого позднего времени суматоха, толчея, какое-то необъяснимое возбуждение. Люди носились во все стороны, и только хромой Халяф стоял неподвижно, как глиняный столб в пустыне. Тура подошел к нему, похлопал его по плечу, спросил:
