кем и мне советовал стать. С чем я согласился, решив, что уж если не попал в заведение, где учат на писателей, то поступлю хотя бы туда, где учат на учителей, — лишь бы в перспективе было высшее образование, о котором моя мама мечтала больше, чем я. В свое время она, как и отец, беспечно относилась к тому, что я не учился, но теперь забеспокоилась.
Я и без Дуэля уже нацеливался на МОПИ, потому что он был в пяти минутах ходьбы от дому, а исторический факультет я предпочел филологическому, потому что срок обучения на нем был четыре года, а не пять.
Люди, имевшие трудовой стаж или службу в армии, шли вне конкурса, а у меня за плечами и то, и другое. Тем не менее вступительные экзамены хотя бы на тройки сдать было надо. Мои знания разных предметов по той причине, что из десяти классов средней школы я в пяти не учился, выглядели очень нестандартными. Чтото я знал выше требуемого уровня и даже намного, но о чемто, известном каждому пятикласснику, не имел ни малейшего представления. Первый экзамен по древнерусской истории я сдал на пятерку с ощущением, что ориентировался в предмете лучше экзаменатора. Вторую пятерку получил за сочинение. На немецком сильно плавал и уже думал, что не пройду. Но преподавательница сказала, что, к сожалению, больше тройки поставить мне никак не может, чем очень меня утешила: при наличии двух пятерок тройки по остальным предметам меня устраивали.
Принимавший экзамен по русскому устному молодой человек, может быть, из аспирантов, быстро обнаружил, что с грамматикой я практически не знаком. Заметив, что я не очень знаю разницу между причастием и деепричастием, он вздохнул и развел руками:
— Вам впору двойку ставить.
Я возразил:
— Но это будет несправедливо.
Он спросил:
— Почему?
— Потому что я плохо знаю правила, но пишу грамотно.
Он покачал головой:
— Нет, вы не можете писать грамотно.
Я попытался его уверить, что могу. Он не верил. Я сказал:
— Но я сочинение написал на пятерку.
Он насмешливо сощурил глаза:
— Тактаки на пятерку?
Я предложил проверить. Он не поленился, пошел, проверил. Вернулся в сомнениях.
— Да, у вас стоит пятерка, но это значит, что вы у когото списали.
Я продолжал спорить:
— Вы же знаете, что неграмотный человек даже списать правильно не сможет. А кроме того, переправьте пятерку на двойку, если найдете у когонибудь такое же сочинение.
Он все еще колебался. Тогда я предложил проверить меня на конкретных примерах.
— Хорошо, — уступил он. — Как вы напишете «тоже» — вместе или отдельно?
Я сказал:
— по разному.
— То есть?
— Ну, например, «Коля тоже с мамою» — вместе, «Оля то же самое» — отдельно. Надеюсь, вы поверите, что это я ни у кого не списал.
Он поверил и согласился, что раз я пишу грамотно, то хотя бы тройки заслуживаю. А мой тогдашний друг филолог Владимир Лейбсон позднее вписал мой пример с «тоже» и «то же» в методическое пособие по изучению русского языка.
Маленькая трагедия
Самым кошмарным и почти трагичным оказался для меня, как ни странно, экзамен по литературе. Его принимали две женщины: пожилая, подслеповатая, в очках с маленькими стеклами, и блондинка лет тридцати, с большой грудью и высокой прической. Мне достался билет о Пушкине. Я довольно бойко изложил его биографию и тем надеялся ограничиться. Но молодая вдруг прицепилась ко мне: «Знаете ли вы, что такое «Маленькие трагедии» Пушкина?» Этим вопросом я был загнан в тупик. То есть «Маленькие трагедии» я как раз знал, как более или менее все остальное у Пушкина. Но «не проходил» в школе, не заглядывал в предисловия и понятия не имел, что у Пушкина к какому жанру относится.
Блондинка от меня не отставала:
— Какие вы знаете маленькие трагедии? Назовите! Хотя бы одну!
Я растерялся, разволновался, у меня вылетело из головы все, что до того в ней помещалось. Стал лихорадочно соображать, что же может быть «маленькими трагедиями». На ум пришли почемуто «Повести Белкина», однако ни одного титула я, перечитавший их не меньше десятка раз, вспомнить не мог, а только вертелось в голове: одно название состоит из двух слов и пишется через черточку. Это воспоминание соединилось с примером из грамматики (все-таки чтото из нее я знал), когда в каких случаях употребляется дефис: «Машарезвушка сидела у окна с книгой».
— «Машарезвушка», — пролепетал я, сам сознавая чудовищность своего ответа.
— Машарезвушка? — переспросила пожилая. — Вы думаете, что у Пушкина есть такая «маленькая трагедия»?
— Какой ужас! — схватилась за голову блондинка.
Здесь уже пахло не двойкой, а позорным колом. Но, видно, пожилая почувствовала, что тут чтото не то.
— Скажите, — спросила она очень мягко, — а вы чтонибудь слышали о произведении Пушкина «Скупой рыцарь»?
— Слышал, — сказал я, — и даже могу прочесть отрывок.
— Хаха, — в голос рассмеялась блондинка.
— Ну, прочтите, — сказала пожилая.
— Пожалуйста.
Я разом пришел в себя:
— Темный, — сказала блондинка.
— Тайный, — возразил я.
— Ну, хорошо, — сказала пожилая. — А «Моцарта и Сальери» вы тоже читали?
— Конечно, — сказал я и процитировал:
