совершенно новая, блестящая машина последнего модельного ряда линейки ЦР-В. Я ежедневно любовался на неё из окна. Поблёскивая зеркалами, она, новенькая, безупречно чистая, радовала меня и заставляла с трепетом ждать того момента, когда поедем мы с Дашей на ней за тридевять земель, чтобы забыть всё насущное и всецело отдаться обаянию величественных норвежских фьордов и ревущих водопадов! И вот, настал тот прекрасный, долгожданный день, когда мы, наконец, оставив позади погрязающую в утренних будничных пробках душную Москву, устремились по Ленинградской трассе навстречу прекрасному. Эх-х… Каким же насыщенным и незабываемым было то путешествие! За один день мы, бывало, проезжали многие километры, оставляя за окном машины одну страну и приветствуя другую. Какое-то, казалось, неимоверно сильное, прочно врезавшееся в память впечатление, могло уже через каких-то пару часов стереться из памяти под воздействием другого, ещё более сильного. Так, увиденный утром небольшой водопадик на въезде в Норвегию, заставивший нас, раскрыв рты прилипнуть к окну машины, уже к обеду забывался от проезжаемых неописуемо красивых фьордов, в свою очередь, вечером уступающих в конкурентной борьбе за силу впечатления могущественному леднику… В результате, за каких-то три, всего три недели, в голове накопилось столько всякой всячины, что по приезду домой едва ли мы сами могли поверить, что отсутствовали столь незначительный срок, который в остальное время за рутинностью и однообразностью не был бы хоть сколь-нибудь примечательным, но тянулся бы целую вечность. Получается, что за три недели отпуска мы получили столько эмоций, сколько бы в совокупности не получили бы и за пару-тройку месяцев (именно на 'пару месяцев' по ощущениям тянуло наше тогдашнее трёхнедельное автопутешествие), после чего вновь погружались в пучину повседневных хлопот.
По густоте событий теперь всё было как тогда, день будто бы шёл за три. Я с трудом мог даже вспомнить во всех красках всё то, что нам довелось пережить ещё позавчера, когда нас тормознули бандиты. Это, казалось, было чуть ли не месяц назад, ну а на самом деле, — всего ничего, позавчера! 'Пятница, девятое ноября! Холодно, как в декабре…', — подумал я, перевесил автомат через плечо и потёр друг о друга руки. Гоша тоже уже не был напряжён как струна и позволил себе опустить автомат стволом в пол, но пальца с курка не снимал. Мы стояли так и всматривались в зловещий дверной проём, за которым собрались десятки живых мертвецов, готовые дожидаться там, в своём убежище, пока догорит наша лампа, и тогда они уж точно удовлетворят свою жажду крови. Безусловно, они не понимали, что лампа рано или поздно погаснет. Я стал задумываться, что, ведь, вряд ли они будут там толпиться неопределённое время. Может, как герои на амбразуру, они внезапно кинутся на нас и ценой неимоверных усилий и вопреки сильнейшим ультрафиолетовым ожогам, сметут главный на своём пути к нам барьер, — нашу спасительницу-лампу, и, сломив наше сопротивление, начнут свою дьявольскую трапезу?!
Что будем делать? — вполголоса обратился я к Гоше, встревоженный и напуганный.
Посмотрим пока, что они будут делать. Подержим их на прицеле пока что, потом я им туда гранату запихаю, чтоб не рисковать. Пока понаблюдаем…
Слова Гоши были не лишены смысла: что если афганцы, поняв, что других подходов, кроме как через ультрафиолетовый коридор, к нам нет, уйдут восвояси? Если так, то закинуть им гранату сейчас было бы безрассудством, которое только лишь разворошило бы улей с пчёлами. Надо было ждать и наблюдать.
Через некоторое время мне очень захотелось пить. В Гошином рюкзаке была двухлитровая пластиковая бутыль с родниковой водой. Спросив разрешения у хозяина, я залез в рюкзак, достал воду и утолил жажду. Последний налёт сна и алкогольного дурмана слетел с меня окончательно. Голова прояснилась, мысли пришли в порядок. Но от этого сделалось только более жутко. Я понимал, что шансы наши выжить были, в принципе, не так уж высоки. Гранаты, пулемёт и лампа — с одной стороны; длинная ночь, открытый для десятков, если не сотен афганцев, пробегающих мимо нашей 'крепости' и лаз в виде оконного проёма для них — с другой. И хватит ли нам вообще боеприпасов, чтобы до рассвета сдерживать орды мертвецов, даже если и удастся не допустить их проникновение за пределы той комнаты, где они теперь собрались?.. Я осознавал и всячески настраивался на то, что если не через час, то через два-три мне, не проходившему даже обязательной воинской службы и умеющему обращаться с огнестрельным оружием лишь постольку-поскольку, так или иначе придётся удерживать оборону на равных с матёрым бойцом, стоя с ним плечом к плечу. И я осознавал ту ответственность, которая на мне лежала. А это была такая ответственность, которую мне никогда не приходилось нести; ответственность за целых три жизни, — собственную, Дашину и Гоши, — разделяемая поровну нами с Гошей. Да-да, поровну. По крайней мере, так считал я. Нам с ним вдвоём предстояло поливать свинцом злополучный дверной проём, когда бестии начнут лезть оттуда в прихожую, словно черти наружу из преисподни. 'И, если не ради собственной шкуры, то ради того, чтобы спасти Дашу, которая точно, точно жива и прячется где-то, я буду стоять до последнего патрона в рожке и не пущу пулю себе в лоб какой бы безысходной не была ситуация! И, если даже не сдержим мы натиск чудищ и нас растерзают заживо, то пусть лучше последний патрон я влеплю промеж глаз какой- нибудь твари!', — подумав об этом, я, что было силы, сжал приклад автомата и оскалился, глядя на чёрное жерло дверного проёма. Смешанное чувство — гнев и страх! Я был зол, можно даже сказать, агрессивен в тот момент и готов был опорожнять обойму за обоймой в мерзкие полуразложившиеся тела афганцев. Но, с другой стороны, было невероятно страшно. Руки тряслись, сердце бешено колотилось, а в голове блуждали, не покидая меня ни на минуту, страшные мысли о возможной мучительной смерти и о судьбе Даши. Мне казалось, что вот-вот, хоть мы и находились на недоступной для проникновения снаружи высоте, — между первым и вторым этажами, сзади, как-то сумев залезть в окно, вдруг вопьётся бестия своими гнилыми клыками мне в шею и со скоростью вампира высосёт с кровью мою жизнь…
Я обернулся и посмотрел в окно. Кругом, то тут, то там пробегали силуэты тварей. Сколько же их! Только на сколько хватало обзора за окном можно было бы насчитать не меньше пятидесяти, но ведь они же везде… Это сколько же сотен тысяч трупов на протяжении долгих лет препарировали американские учёные, злые гении, чтобы обрушить на тысячи километров по всем направлениям такую армию зомби?! Невероятно! В это трудно было поверить, но это было так. Что ж, совсем скоро всё решится, станет понятным, кто будет жить на нашем континенте — его исконные обитатели или же новые конкистадоры, пришедшие уже не с востока, а с запада… А пока мы тряслись от страха в этом зловещем доме, одиноко стоящем среди безлюдных территорий на стыке леса и поля, а полная луна мертвенным холодком освещала не то получеловеческие, не то полузвериные фигурки, стремительно пробегающие мимо.
Мы простояли так до часу ночи, пока не убедились, что твари из соседней комнаты не предпринимают никаких попыток на нас напасть. В то же время, они не собирались и оставлять свою плотно набитую комнату, служащую им укрытием от обжигающего ультрафиолета.
А если попробовать их оттуда лампой вытравить? — после минут сорока, проведённых без разговоров, в напряжении и задумчивости, спросил я мнения Гоши.
Думаю, идея плохая. Хрен же их знает, как они себя поведут. Может, — и я думаю, что так и сделают, — вырвутся оттуда от безысходности, 'задавят' лампу и тогда… — смысл его ответа был предельно понятен, и я коротко кивнул в знак согласия.
