матовым окном…
Полицейские кивнули и снова посмотрели на госпожу Моосгабр. Оглядели ее с ног до головы, ее ночную рубаху, старые расчесанные седые волосы, подвязанные бечевками, и заулыбались уже совсем в открытую.
– Ну так, значит, – сказали они и встали со стульев, – значит, все в порядке. Что ж, мадам, не сердитесь, что мы пришли так поздно, вы уже хотели лечь спать. Доброй ночи.
Госпожа Моосгабр проводила полицейских до двери в проезд, там полицейские мельком взглянули на кирпичи, тачку и бочку с известкой и ушли.
Госпожа Моосгабр снова закрыла дверь, осмотрела в кухне заряженные мышеловки, в них не было ни одной мыши, и снова поставила их на прежнее место, а потом приготовила себе ножную ванну. Воду из кастрюли вылила в ведро, добавила уксуса и окунула туда ногу. «Довольно странно, – сказала она себе, держа ногу в уксусной ванне, – пришли посмотреть, как я живу, и что, собственно, дальше? Собственно, ничего, повертелись здесь и поминай как звали. Какой был в этом толк?» Она вынула ногу из ведра, обернула ее тряпкой, погасила свет и легла на диван. С минуту смотрела на темный потолок, и в ее голове проносились разные мысли и образы, потом закрыла глаза.
VIII
Двумя днями позже двое в штатском привели госпожу Моосгабр на второй этаж одного серого дома с зарешеченными окнами и посадили ее в надлежащей канцелярии на скамье перед письменным столом. На письменном столе стоял телефон, а над столом висели портреты председателя Альбина Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы. Справа от письменного стола был столик с пишущей машинкой, слева – серое зарешеченное окно. За спиной госпожи Моосгабр была дверь в зал ожидания, а перед ней, позади письменного стола, – другая дверь. Эта передняя дверь была открыта и вела в следующую канцелярию.
– Мы все знаем, – говорил кто-то за открытой дверью в той канцелярии, – преступник найден. Но вы до сих пор не знаете, дорогой глупый Кефр, одного. Что это – женщина.
– Знаю, – сказал довольно раздраженно другой голос, вероятно этот самый Кефр, – знаю даже, что полиция арестовала ее сегодня утром в полвосьмого в метро на станции «Центральное кладбище». Это преступница.
– Для вас всегда все проще простого, дорогой глупый Кефр, – сказал первый голос, – преступница ли она, пока трудно об этом судить, еще ведь ничего не доказано. Лишь по чистой случайности в данном деле это правда, но в иных – это может быть и ошибкой. Сперва все должно быть детально расследовано и взвешено. Нельзя делать поспешные заключения, возможно, просто из ненависти. Люди бывают невероятно злы.
Госпожа Моосгабр на скамье перед столом улавливала голоса и напряженно вслушивалась. Но как бы напряженно она ни вслушивалась, она все же заметила, что в дверь за ее спиной вошли в канцелярию двое в штатском.
– Так вы, значит, Наталия Моосгабр, – сказал один из них, и госпоже Моосгабр показалось, что этот вопрос он задал слишком громко. Прежде чем она успела опомниться, один из штатских сел за пишущую машинку справа, вложил в нее лист бумаги и строго сказал:
– Сколько вам лет и где вы проживаете?
Госпожа Моосгабр уже немного опамятовалась и отрубила:
– Достаточно. А живу в одной развалюхе.
– В старой части Блауэнталя? – спросил второй штатский, который тем временем отошел влево к зарешеченному окну.
– Там, – сказала госпожа Моосгабр.
В этот момент снова до нее донесся голос из передней открытой двери.
– Я же не говорю, что люди Бог знает как добры, – сказал голос, вероятно этот самый Кефр, – я, напротив, за устранение вредителей. Далеко бы мы зашли, если бы позволили вредителям ходить среди нас, честных граждан, куда бы это годилось. За короткое время у княгини появилась бы целая рота преемников.
– Ну-ну, – засмеялся второй голос, – «среди честных граждан», не будьте таким неразумным. По вашему мнению, дорогой глупый Кефр, честный гражданин тот, кто любит правителя. А тот, кто не заодно с ним, честным, по вашему мнению, уже не является? Он уже преступник, по-вашему? Скажу вам, однако, нечто другое, дорогой глупый Кефр, этого вы явно не знаете. Вообразите себе, что когда полицейский схватил эту женщину на станции в метро сегодня в полвосьмого утра, то в первую минуту он испугался.
Госпожа Моосгабр уже снова напряженно вслушивалась. При этом невольно чуть нагнулась и коснулась ноги.
– Любопытно, госпожа Моосгабр, – сказал штатский за машинкой. – Вы, значит, говорите, что ваш сын вернулся из тюрьмы…
– Да, из тюрьмы, – кивнула госпожа Моосгабр, – но это дело, по-моему, уже выяснено. Вчера у меня по этому поводу была полиция.
– А вы уверены, что он вернулся из тюрьмы? – спросил штатский и ударил по клавише пишущей машинки.
– Из тюрьмы, – кивнула госпожа Моосгабр, – об этом меня вчера тоже спрашивали.
– Хорошо, – кивнул штатский, – и у вас разболелась нога перед домом?
– Не перед домом, – сказала госпожа Моосгабр сухо, – вчера вечером, когда я возвращалась из парка. Дома я опустила ее, когда ушла полиция, в ведро с уксусом.
– Значит, компресс? – спросил штатский, но госпожа Моосгабр лишь подняла голову. Из передней двери снова донесся голос.
– Почему полицейский испугался, когда ее брал, почему? – донесся раздраженный голос. – Вам, наверно, кажется, господин Ротт, что полиция трусит?
– Видно, мой дорогой глупый Кефр, – ответил второй голос, вероятно, господин Ротт, – что вы действительно мало в чем разбираетесь и мало знаете. Что на Марсе есть вода и лесная поросль – это вы, конечно, знаете, а вот в какое время мы живем – этого вы не знаете? Вы что, позавчера прилетели сюда с Луны? Но и там вам полагалось бы это знать. Полицейский испугался, потому что оказался в затруднительном положении. Представьте себе, и полиция может оказаться нынче в затруднительном положении. Вы глупый, многое до вас не доходит, а еще хотите устранять вредителей? Вы ведь даже не знаете, кто такие вредители, путаете их с честными гражданами, а хотите их устранять? На вашем месте я бы лучше пошел мостить дворы. Да что там, – продолжал голос небрежно, – все равно вскоре все это выяснилось. То, что полицейский испугался, было, конечно, промашкой. По чистой случайности она действительно оказалась преступницей. И знаете что еще…
– Прикрой эту дверь, Ротт нам мешает, – крикнул штатский за машинкой другому штатскому, стоявшему у оконных решеток, – дома терпеть не могу такие разговоры, а тем более в учреждении. – И он сам встал со стула и закрыл дверь. – Так, госпожа Моосгабр, – сказал он голосом, который уже не показался госпоже Моосгабр таким строгим, – удивительно, что мы с вами, собственно, еще не знакомы. Вы не знакомы ни со мной, ни с моим коллегой, – кивнул он к оконным решеткам. – Мое имя, госпожа Моосгабр, – Смирш, а это господин Ландл. Мы оба давно играем на валторне.
Госпожа Моосгабр на скамье кивнула и подала руку.
– Наталия Моосгабр, – сказала она. – Госпожа Кнорринг мне уже рассказывала о вас на кладбище. А что этот господин Ротт, – сказала она, глядя на переднюю прикрытую дверь, – о чем, собственно, он говорит с господином Кефром? О какой-то женщине на станции «Кладбище»… – И госпожа Моосгабр хотела еще что- то сказать, но не сказала.
Внезапно открылась дверь за ее спиной, дверь из зала ожидания, и вошла госпожа Кнорринг. В туфлях на высоких каблуках, лицо тонкое, надменное, гордо вскинутая голова. В руке были ноты. Господин Смирш у машинки стремительно встал, господин Ландл у оконных решеток поклонился, а госпожа Моосгабр, повернувшись на скамье, поздоровалась.
Госпожа Кнорринг, кивнув, села за письменный стол напротив госпожи Моосгабр и положила ноты перед собой.
– Все время что-то происходит, – сказала она, – в полвосьмого утра арестовали в метро на станции
