«Кладбище» женщину, заподозренную в том, что она руководила бандой расхитителей посылок. Но самое худшее, что полицейский, когда ее брал, в первую минуту испугался. Сегодня полиция действительно в затруднительном положении, и ситуация, как мне кажется, постоянно ухудшается. А вы эти разговоры, господин Смирш… – госпожа Кнорринг обратила взгляд к пишущей машинке, – терпеть не можете, не так ли? Апропо, – посмотрела она перед собой на скамью, – вы, госпожа Моосгабр, что-нибудь выяснили?
– Многое, – сказала госпожа Моосгабр, – вчера я с ним говорила в парке. Нашла его вечером у фонтана, он сорвал там цветок и сунул его за полосатую майку. Я шла за ним, словно вечерняя звезда, смеркалось, и я видела, как он смотрел на припозднившихся птиц, на ворон, на человека с зонтиком. У одного дерева он на минуту скрылся с глаз. Будто сквозь землю провалился – как и тогда на кладбище, среди памятников.
– Будто сквозь землю провалился? – подняв глаза, спросил господин Смирш за машинкой.
– Провалился, но я и это выяснила. Он спрятался в дупло дерева, и я его нашла. Пролетел мимо меня по дороге, как птица. Потом свернул на новые тропы и там, на одной из них, разговаривал с белкой. Он ничего ей не сделал, сказал, что не хотел убивать ее, напротив, он кормит белок. Я потом отвела его домой и по дороге все выяснила.
– И как, собственно, обстоит дело? – спросила госпожа Кнорринг теперь довольно задумчиво. – Он действительно ворует на кладбище и стреляет в птиц?
– Он говорит, – покачала головой госпожа Моосгабр, – что берет на кладбище только старые цветы, которые выбрасывают в корзину, и так, собственно, помогает служителям. Говорит, что вороны наносят вред, но что в них он все равно не попал бы. Братьев и сестер у него нет, отец умер и похоронен на кладбище. А мать жива…
– Это я знаю, – кивнула госпожа Кнорринг, – что еще?
– Что еще, – кивнула госпожа Моосгабр, – у него есть где спать, госпожа Айхен готовит ему, и он помогает ей в лавке. А не помогал бы ей, она не смогла бы торговать, он нужен ей, чтобы зарабатывать на жизнь. Она угостила меня пивом и шоколадно-вафельным тортом, это было позавчера, мальчик на похоронах грошей не брал, должно быть, этот господин сам их где-нибудь выронил, у госпожи Айхен в доме на кладбище водятся мыши. Но под стеклянный колпак к тортам и арбузам они не подбираются. И вчера, когда я отводила этого мальчика домой, я прочитала ему стишок, который знаю еще со школы.
– «Доброй ночи, ты спи сладко, ангел стережет кроватку…»? – спросила госпожа Кнорринг, высоко вскинув голову.
– Нет, не колыбельную, – покачала головой госпожа Моосгабр, – тот, что про старушку слепую.
– Хороший стишок, – сказал господин Смирш у пишущей машинки, и господин Ландл у оконных решеток кивнул.
– Хороший стишок, – кивнул он.
– Мне кажется, – сказала госпожа Кнорринг и посмотрела в ноты, которые были перед ней на столе, – что он переложен на музыку. Но я не уверена. Апропо, госпожа Моосгабр, – госпожа Кнорринг опять довольно задумчиво, вопросительно посмотрела на скамью перед собой, – что вы в целом думаете?
– В целом я думаю, – покачала головой госпожа Моосгабр, – что он мог бы плохо кончить и что мать вгонит в гроб. Он и вправду слишком озорничает, раз госпожа Айхен жалуется на него, значит, так оно и есть. Но может, стоит еще попробовать договориться. Госпоже Айхен он очень нужен в лавке.
На минуту в канцелярии воцарилась тишина. Господин Смирш и господин Ландл поочередно смотрели то на госпожу Моосгабр, то на госпожу Кнорринг, а госпожа Кнорринг за письменным столом задумчиво, вопросительно смотрела на госпожу Моосгабр.
– Хорошо, – сказала она довольно странным неуверенным голосом, – госпожа Моосгабр, и последний вопрос. Когда вы вчера отводили мальчика из парка домой, вы вошли с ним в квартиру и говорили с госпожой Айхенкранц?
– Нет, не вошла, не говорила, – покачала головой госпожа Моосгабр, – я ждала в кустах, пока мальчик войдет в квартиру, а потом ушла. Нога разболелась.
Тут на столе у госпожи Кнорринг зазвонил телефон; поговорив, госпожа Кнорринг обратилась к пишущей машинке и оконным решеткам:
– Господа, мне на минуту надо подняться на третий этаж, меня ждут. По поводу этого случая в метро на станции «Центральное кладбище». Подождите здесь и через минуту вызовите госпожу Айхенкранц. Она в зале ожидания и своим несчастьем совсем уничтожена. – И госпожа Кнорринг встала, посмотрела на ноты на своем письменном столе и вышла в переднюю прикрытую дверь.
– Господин Смирш, – сказала тут госпожа Моосгабр со скамьи, – вы прикрыли эту дверь, и госпожа Кнорринг тоже. Не могли бы вы снова ее приоткрыть, эти господа еще говорят там?
Господин Смирш засмеялся и сказал:
– О, госпожа Моосгабр, они как раз говорят об этом случае в метро на станции «Центральное кладбище», ради этого мадам и поднялась наверх. Если вас это интересует, мадам вам потом обо всем расскажет. Но я в самом деле терпеть не могу разные политические разговоры с намеками, которые ведет господин Ротт, это не принято среди людей, тем более в учреждении. Господина Ротта за это могут в конце концов сместить с должности. Апропо, – повернулся он к господину Ландлу у оконных решеток, – госпожа Айхенкранц своим несчастьем совсем уничтожена. Разве случилось какое-нибудь несчастье? Ведь, кажется, ничего не случилось. Из-за одного мальчика мир не перевернется. Давайте пригласим ее.
Госпожа Айхенкранц вошла в канцелярию из зала ожидания в ту дверь, что была за спиной госпожи Моосгабр. Вошла в черном платье, в черном чепце, из-под которого выбивались черные локоны, от румянца на ее пухлых щеках не осталось и следа, она была бледна, как смерть. Увидев на скамье спину госпожи Моосгабр, она вскрикнула.
– Только спокойно, мадам, – сказал господин Смирш за машинкой, – разве что-нибудь случилось?
– Только спокойно, – сказал господин Ландо у оконных решеток, – ведь ничего не случилось.
Но госпожа Айхенкранц в черном платье и чепце была бледна, как смерть, беспокойна, казалось, близка к обмороку.
– Скажите, мадам, – сказал господин Смирш за письменной машинкой, – почему, собственно, вы испугались госпожи Моосгабр? Вы же ее знаете, позавчера вы шли с ней по кладбищу и пригласили ее к себе. Ведь госпожа Моосгабр была у вас, вы угостили ее шоколадно-вафельным тортом и пивом. А теперь вы испугались ее, будто совесть у вас нечиста. Что это значит, госпожа Айхенкранц?
Наконец госпожа Айхенкранц в черном платье и чепце немного пришла в себя.
– Я не испугалась, – сказала она торопливо и быстро, – я не испугалась. Я совсем не испугалась. Я же знакома с госпожой Моосгабр, почему совесть у меня может быть нечиста? Ничего плохого госпоже Моосгабр я не сделала. Ни она мне. Напротив, госпожа Моосгабр обещала похлопотать за меня в Охране.
– Ну вот видите, – сказал господин Смирш. – Почему же вы так беспокоитесь и так побледнели? Сядьте, пожалуйста.
Госпожа Айхенкранц села, но все-таки по-прежнему оставалась ужасно беспокойной и бледной. Она неуверенно смотрела на господина Смирша за машинкой, на господина Ландла у оконных решеток, но в основном на госпожу Моосгабр на скамье. Потом вдруг господин Смирш сказал:
– Однако мне кажется, что мадам придется еще увидеть мальчика.
– Боже милостивый! – вскричала госпожа Айхенкранц и заломила руки над черным чепцом.
– Да, – кивнул господин Смирш, – грустно, но ничего не поделаешь. Впрочем, мадам вынесет все. Она видела даже разложившиеся трупы, а таковым мальчик пока еще не является. – И господин Смирш встал из-за машинки, подошел к двери зала ожидания и открыл ее. Он позвал слугу, что-то сказал ему, и в канцелярию тут же вошел маленький Айхенкранц.
Он вошел в бело-голубой полосатой майке с цветком на груди и улыбкой на губах. Оглядевшись, приблизился к стулу матери.
– Я в самом деле не знаю, что с вами, госпожа Айхенкранц, – сказал господин Смирш, подсев снова к пишущей машинке, – что, собственно, случилось? Или в самом деле что-то случилось? Конечно, и то правда… – он посмотрел на мальчика у стула, – что вид у него вполне невинный. Он выглядит как маленький полосатый ангел, вот-вот раскинет крылья. Но это обманчиво.
Сидя на стуле, в своем черном платье и чепце, госпожа Айхенкранц вдруг чуточку успокоилась. Чуточку
