потомственной резиденции в предгорье. – Она жарит там шампиньоны и вяжет кружево.
Затем по радио сообщили, что министр полиции Скарцола пока еще не явился на заседание.
– Возможно, он вывихнул ногу, – сказал военный комендант города.
Когда в окнах второго этажа зажгли все свечи и должны были начать окуривать, Оберон Фелсах сказал:
– Телевидение, к сожалению, не работает. Странно. Послушаем тогда спутниковую станцию. Возможно, спутниковая станция сообщит больше.
И он, подойдя к стене, повернул рычажок. И они тут же услышали со спутников сообщения о том, что происходит в их городе.
– Люди не верят генералу, что княгиня жива, не верят и в то, что она в Кошачьем замке, – передавали со спутников, – народ упорно хочет видеть княгиню, даже разговаривать с ней. Перед княжеским дворцом собралось тридцать тысяч человек.
Оберон Фелсах вышел в коридор и исчез там в небольшой двери близ лестницы. К студентам вернулся с белым полотняным мешочком. Между тем студенты подготовили разные мисочки, коробочку с древесным углем и бутылку какой-то жидкости.
В мисочках они разложили по нескольку древесных угольков, подожгли их, а из мешочка насыпали ладан. Над мисочками тут же вознесся белый дым и наполнил комнату благовонием. Они вышли в коридор и подожгли угольки в других мисочках. В эту минуту спутниковая станция объявила, что тридцать тысяч человек перед княжеским дворцом неустанно возглашают славу вдовствующей княгине правительнице Августе, хотят ее видеть и все настойчивее требуют, чтобы председатель Альбин Раппельшлунд вышел на балкон и объяснил, что с княгиней. Коридор меж тем наполнился дымом, сладким небесным ароматом, и в его облаках студенты вместе с Обероном Фелсахом вошли еще в одну комнату. Когда и там вознесся дым, Оберон Фелсах попросил всех ненадолго сесть. Все сели на диван, и в эту минуту по радио в стене сообщили, что армия берет в кольцо тридцать тысяч человек, собравшихся перед дворцом. И тут же следом раздался крик, грохот и вопли о помощи.
И посреди крика, грохота и воплей о помощи прозвучали первые угрозы.
– Началось, – кивнул Оберон Фелсах и обнял студентов за плечи, их лица были странные и необычные, – они обвиняют Раппельшлунда в убийстве. Обвиняют в том, что он давно приказал умертвить и похоронить княгиню, что княгиня мертва. Обвиняют в том, что он живьем заточил ее во дворце. Обвиняют в том, что княгине приходится тайно скрываться в течение пятидесяти лет. А что передает наше радио?.. – сказал Оберон Фелсах с очень серьезным, но спокойным видом. Он встал с дивана и повернул рычажок.
– …все это гнусные обвинения, – вещало земное радио, – люди в городе не отдают себе отчета в том, что говорят, их обвинения взаимно исключают друг друга и лишний раз доказывают, что все это пустые сплетни. Люди в провинции умнее, начитаннее и образованнее, – вещало земное радио, – в нашей стране сплошная грамотность, в нашей стране производится самое лучшее мороженое, у нас везде киоски из стекла и пластика, и мы летаем на Луну. В нашей стране заботятся о молодых, а преступники беспощадно караются. Вдовствующая княгиня правительница Августа здорова и полна сил, – вещало радио, – и сегодня у нее именины. Она властвует как единственная и верховная правительница, вместе с председателем Альбином Раппельшлундом, с момента своего восшествия на престол пятьдесят лет назад. Сейчас она в Кошачьем замке, ест шампиньоны и вяжет кружево.
– Если, конечно, она вообще когда-нибудь всходила на престол, – сказал теперь студент в клетчатом пиджаке.
– Если она вообще когда-нибудь начинала править, – кивнул второй студент.
– Известно, что начинала, – улыбнулся Оберон Фелсах, – она носила корону, в двадцать лет вышла замуж. А сейчас не торопясь спустимся вниз.
И они с мисочками, мешочком, коробочкой древесного угля и бутылкой не торопясь, спокойно спустились в зал. Под лестницей у скульптур с красными светильниками подожгли угли в первой мисочке и стали медленно ходить по ковру вдоль стен, увешанных картинами в золотых рамах, и окон с розовыми занавесями в красных шторах… они поджигали угли и в других мисочках и при этом говорили мало и тихо… зал постепенно наполнялся дымом, сладким небесным ароматом. Они видели, что двери столовой, широкие двери из матового стекла, закрыты, а за ними горит свет. Они обошли зал и подошли к фонтану. Вода била из расщепленного стебля и дугами падала обратно в водоем, где плавали три красные рыбки. Когда они там поджигали угольки в следующей мисочке, чем-то напоминая королевских посланцев у озера, открылась темная дверь у лестницы и появилась экономка в белом кружевном фартуке и белом чепце. С минуту она стояла в двери, одурманенная ароматом, и смотрела на бассейн посреди зала, откуда возносились облачка дыма. Потом она боязливо приблизилась к бассейну и спросила:
– Я уже могу привезти еду на тележке?
– Привезите, – кивнул Оберон Фелсах, – привезите на ней черепаховый суп, фукусы и другие водоросли, шампиньоны и рыбу. Все положите на украшенные тарелки, а тарелки – на подогреватель.
– Господин Фелсах, – сказала экономка и еще ближе подошла к фонтану, – есть также омары и миноги, салат из медуз и осьминогов и жареные моллюски. Когда мне их привезти?
– Положите и это на тележку, – сказал Оберон Фелсах, – кто захочет, возьмет. Пироги не подавайте. – И Оберон Фелсах вдохнул аромат возносившегося над ним облака дыма и посмотрел на бассейн. В эту минуту туда посмотрела и экономка. И страшно закричала. В бассейне между тремя красными рыбками сновала большая черная отвратительная рыба.
Когда через минуту Оберон Фелсах и оба студента с мешочком ладана, мисочками, коробочкой угля и бутылкой открыли большие стеклянные двери столовой и хотели войти, они вдруг замерли в невообразимом изумлении.
Госпожа Моосгабр в длинной черной блестящей юбке, которую слегка придерживала белой перчаткой, в кофте, бусах, серьгах-подвесках и в шляпе с длинными разноцветными перьями стояла во главе стола у окна, задернутого темно-синим бархатом, подсобные столики были уставлены тарелками с какими-то кушаньями, а на столе…
Стол был покрыт большой черной скатертью, с одного ее края свисал к полу какой-то деревянный шест. Эта большая черная скатерть с деревянным шестом по одному краю похожа была, скорее, на флаг. На черной скатерти стояла ваза, а в ней букет старых засохших цветов. Вокруг вазы лежала старая черно- красная лента с золотой и серебряной, совершенно выцветшей надписью. Рядом стояли три бутылки вина и три – чудесного лимонада. Во главе стола на черной скатерти были два блюда с пирожками, одни – с миндалем посередке, другие – с изюмом, а в центре стола горела большая высокая кладбищенская свеча.
XXI
Когда экономка в кружевном фартуке и чепце ввозила тележку в широкие двери столовой, тарелки и приборы, черепаховый суп, фукусы и другие водоросли, шампиньоны, жареная рыба, омары, миноги, моллюски и салаты из медуз и осьминогов на тележке дрожали. Дрожали и руки у старой экономки, дрожала она вся. Госпожа Моосгабр во главе стола на фоне темно-синих бархатных штор смотрела на нее сквозь облачка дыма, которые возносились здесь над тремя мисочками на серванте и наполняли комнату сладким небесным ароматом, смотрела на нее, маленькую, ветхую, старую, сквозь сухие цветы в вазе и большую высокую зажженную свечу посреди стола. Экономка подкатила тележку к ее правой руке, туда, где рядом с ней сидел в кресле сын оптовика, и по его указанию стала подавать на стол. Сперва она поставила все перед госпожой Моосгабр во главе стола: тарелки с черепаховым супом и жареной рыбой с разными водорослями. Потом те же кушанья поставила перед Обероном Фелсахом. Потом – перед студентом в темном клетчатом пиджаке и белой рубашке, сидевшим по другую сторону сына оптовика. Потом – перед вторым студентом, сидевшим за столом напротив него, и, наконец, перед пустым креслом по левую руку госпожи Моосгабр – это место предназначалось ей, старой, ветхой, маленькой экономке. Потом она взяла с тележки тарелки с омарами, миногами, моллюсками и салатами из медуз и осьминогов и вместе с подогревателями разместила на низких подсобных столиках у стены, где уже стояли какие-то кушанья. Потом отвезла тележку в угол и села за стол по левую руку госпожи Моосгабр. Оберон Фелсах пожелал приятного аппетита, и все приступили к супу.
Госпожа Моосгабр во главе стола ела черепаховый суп осторожно, держа ложку белой перчаткой, и ее
