Дверь захлопнулась. Мать Анхелиты опустилась на постель, вынула носовой платок и принялась обмахивать раскрасневшееся круглое лицо. Большие глаза казались на этом пухлом лице черносливинами. Наверное, в молодости она привлекала свежестью и пышностью плоти. Теперь это была тучная женщина, которую никто бы не назвал красивой, но в ней чувствовалась бьющая через край энергия. К тому же ока была возбуждена. Она явно чего-то добилась, выиграла в какой-то игре. Хотя что уж тут гадать! Она нашла свою дочь, нашла ее живой и невредимой.
Женщина притянула Анхелиту к себе, с материнской пристальностью вглядываясь в нее. Анхелита смутилась и отвернула лицо. Я поняла: девушка боится, что мать разглядит в ее облике следы перенесенных страданий. Старуха вздохнула грустно и вдруг усадила Анхелиту к себе на колени. Дети весело рассмеялись. Их забавляло все происходящее; возможно, им казалось, что взрослые нарочно дурачатся, балуются.
Наконец Анхелита заговорила, обвив рукой шею матери.
– Мама! Мама! Как? Каким образом? Что?
Мать засмеялась и прижала ладони к ушам.
– Погоди, доченька! Тебе есть о чем расспросить, мне есть о чем рассказать. Только пусть сперва старая сводня принесет еды, я умираю с голоду!
Она отпустила Анхелиту, поднялась и взволнованно прошлась по комнате. На ней была обычная одежда пожилой женщины среднего достатка – темное платье с глухим воротом, белая полотняная накидка на гладко причесанных волосах, уложенных узлом на затылке. Она посмотрела на меня.
– Не тревожьтесь, госпожа, скоро придет освобождение! – уверенно произнесла она.
Сердце мое сделало несколько лишних ударов, забившись чуть более учащенно. Что известно этой женщине? Что она знает обо мне? Впрочем, кажется, я для нее всего лишь случайная пленница, мое заточение – досадная ошибка, которая вскорости будет исправлена. Так полагает и Анхелита. Ах, если бы и в самом деле было так! Но нет, не могу поверить, интуиция подсказывает мне, что все обернется иначе…
Старуха принесла поднос. Она молчала. Поставив еду на стол, она настороженно остановилась на своем обычном месте, у двери.
– Ступай! – мать Анхелиты махнула рукой. – Дай нам доченькой наговориться. У тебя свои дела, у нас – свои!
Наша хозяйка еле приметно пожала плечами и ушла. Я удивилась тому, как смело и решительно обращалась с ней эта толстуха. Что за этим стоит? Просто характер? Или мать Анхелиты что-то знает?
Мы принялись за еду. Толстуха подхватила на колени Марику, кормила ее лакомыми кусочками, тормошила, смешила. Должно быть, материнский инстинкт подсказывал ей, что именно эта малышка нуждается в ласке и веселье. Говорить мы пока не говорили, только обменивались сумбурными репликами и безответными вопросами, перебивая друг друга.
После еды тоже не удалось поговорить. Мать Анхелиты принялась стучать кулаком в стену. Явилась старуха. Мать Анхелиты заявила, что теперь дети нуждаются в прогулке. Мы отправились в садик. Я надеялась, что пока дети будут играть, она наконец-то хоть что-нибудь расскажет нам, но не тут-то было. Она играла с малышами, бегала с Марикой наперегонки, смешила ребятишек до слез и сама хохотала от души. Затем мы вернулись к себе. Анхелита казалась смущенной и растерянной. Мать ее приказала старухе принести еще одну складную кровать, затем критически оглядела комнату.
– Как сельди в бочке! – она хмыкнула. – Ну да ладно, уже недолго осталось терпеть! Щеки Анхелиты вспыхнули.
Мы уложили усталых от игр на воздухе малышей отдыхать. Только тогда мать Анхелиты приступила к рассказу о своих приключениях. Жаль, что я не в силах передать все ее интонации, ее сочный язык и то, как она пересыпала свою речь обращениями к дочери, как проклинала разбойников и благословляла промысел Божий! Жаль! Но, увы, придется мне ограничиться лишь кратким пересказом.
Глава сто третья
Мать Анхелиты получила ее письмо, которое привез и подбросил Мигель. Теперь, по крайней мере, она знала, что дочь ее вне опасности. Но и мать Анхелиты, и мать Аны, обе мечтали хоть одним глазком взглянуть на жизнь своих дочерей.
Наводнившие город сплетни сделали маркизу де Монтойя, мать Аны, затворницей. Дни она проводила в своих покоях. Ей казалось, что жизнь ее погублена навеки. Дочь бежала. Сын вынужден бороться с презрением окружающих. Супруг не смеет показаться на глаза своим старым приятелям. Слабым утешением, впрочем, послужило то, что постепенно позорное бегство Аны не то чтобы совершенно забылось, но перестало быть лакомым кусочком для сплетников. Тогда оба маркиза де Монтойя, и старший и младший, смогли в более или менее прежнем виде восстановить свой образ жизни. Имя Аны в семье не упоминалось. В своих письмах девушки не писали, конечно, о том, где они находятся; только уверяли, что им хорошо, что никакая опасность им не угрожает и что они счастливы. Мать Аны предполагала справедливо, что дочь бежала с возлюбленным. Но кто он? К счастью, сплетни о юном музыканте Мигеле не дошли до маркизы-затворницы, иначе ее аристократическая гордость была бы мучительно уязвлена. Мать Анхелиты об этих сплетнях узнала и приняла их к сведению. И ее мучила мысль о судьбе дочери. Она запомнила облик юного цыгана. Нет, если он был влюблен, то, конечно, в Ану. Но почему бежала Анхелита? Для матери это не было таким уж роковым вопросом. Она знала странный характер дочери. Анхелита вполне могла принять решение никогда не разлучаться с Аной, опекать ее.
Мать Анхелиты заметила также, что оба маркиза никак не побеспокоили семью Таранто. Почему? Ведь этим Таранто могло быть что-то известно, хотя они и клялись, что не знают, где находится Мигель. Дон Андрес де Монтойя о чем-то долго беседовал с сыном наедине. О чем?
Все это сметливая мать Анхелиты приняла к сведению. И решила действовать на свой страх и риск. Прежде всего надо было быть поближе к этим Таранто. Сделать это оказалось не так уж трудно. Семейство Таранто часто выступало в богатых домах. Когда маркиза держала открытый дом, мать Анхелиты завела кое-какие знакомства со слугами и служанками из других знатных семейств. И теперь эти знакомства пошли ей впрок. Она стала бывать в богатых домах и, будто случайно, старалась приурочивать свои визиты к выступлениям Таранто. Сначала она подумывала о том, не поговорить ли ей с ними напрямую. Но затем осознала, что даже если Таранто и знают что-нибудь, то ей, матери Анхелиты и бывшей кормилице Аны, они, конечно, ничего не скажут. Тогда она решила действовать иначе. Просто повнимательнее прислушиваться к разговорам. Видно, что Таранто – люди сдержанные, но могут ведь и они о чем-нибудь проговориться. Ничего такого они так и не сказали. Но однажды, как это всегда бывало, Таранто ужинали на кухне, шел общий разговор. Мать Анхелиты делала вид, будто ест, а сама ловила каждое слово. И
