– Ты думала, что я женюсь и ты не поладишь с моей новой женой?
– Да, так я думала. Только о себе, не о детях, не о тебе. Видишь, только о себе. И еще… Когда была Ана, я была ей старшей подругой, сестрой. А прислуживать твоей новой жене я не хотела. Хотя я должна была подумать о детях Аны… Видишь, какая я?!
– Ты чего-то не договариваешь, – сказал Мигель, немного помолчав, – Или я что-то понял не так.
Она замерла с отчаянно бьющимся сердцем. Он подождал, пока она заговорит, но она молчала. Он уже хотел заговорить сам, когда она произнесла с некоторым даже вызовом:
– Я даже не спрашиваю о детях, о твоем здоровье, видишь?
– Подожди, Анхелита. Когда я ехал сюда, я еще сам не знал, как мы будем говорить. Вот я посоветовался с отцом Курро, но все никак не решаюсь выполнить его совет.
– Что же он тебе посоветовал?
– Он посоветовал мне прямо высказать тебе все.
– Ты хочешь попросить меня вернуться в дом Монтойя?
– Да. Но это не все.
– Что же еще?
– Мне казалось, что прежде я… я немного нравился тебе…
– Да, – теперь Анхелита говорила без смущения, прямо глядя ему в лицо.
– А теперь?
– Не знаю.
– Ты… ты не могла бы выйти замуж за меня?
Внезапно ей показалось, что это предложение для нее вовсе не неожиданность, что она еще с самого начала поняла – он для этого и приехал.
Но разве она когда-нибудь хотела этого? Ведь еще тогда, уже давно, во дворце Монтойя, она мыслила свою любовь к нему только как неразделенную любовь. Она не могла себе представить, как они вдвоем гуляют по саду, говорят друг другу нежные слова, целуются. Она была старше, была Ана… Любовь Анхелиты должна была быть неразделенной. Хотелось ли ей разделенной, настоящей любви? Теперь она и сама не знала.
– Ты знаешь, что стоит между нами, – наконец выговорила она.
– Старая маркиза? Она, в сущности, добрая женщина. Сейчас она сломлена несчастьями, почти не выходит из своей комнаты… К тому же речь идет о моем браке, у нее нет никаких претензий распоряжаться моей судьбой…
– Ах, Мигель! – она коротко нервно рассмеялась. – Я не о ней говорю.
– Тогда о чем? Я говорю о живой жизни. А то, что ушло из жизни, то ушло, и сколько бы мы ни плакали, не вернется. Я все помню. Но я жив, я молод. Если бы Ана была жива, она бы одобрила мой выбор. Я мысленно говорил с ней, и мне уже казалось, я слышу ее голос. Она бы не захотела моего одиночества, моей тоски. Она любила меня. Знаешь, иногда здесь, в деревне, я думал, что люблю и тебя и ее, что мы могли бы жить вместе. Жаль, что нельзя иметь двух жен.
– И сейчас жаль? – Анхелита улыбнулась.
– Сейчас? Нет… Тогда я только думал… Я бы, конечно, не стал, никогда не предложил бы тебе… Но мне всегда нравилось смотреть на тебя, как ты ходишь, говоришь, какие у тебя движения и жесты…
– Ах, Мигель!.. Я ведь ушла из дворца Монтойя потому, что мне было бы слишком тяжело видеть тебя женатым на другой девушке, не на Ане. И даже если бы ты ни на ком не женился, мне было бы мучительно жить в твоем доме чем-то вроде экономки… Видишь, я только о себе думала… Не о детях, не о тебе.
– Я понимаю. Но теперь ты вернешься?
– Лучше было бы жить здесь…
– Мы будем часто приезжать сюда. Когда мать Аны немного поправиться, мы будем часто приезжать.
– Хорошо.
– Завтра я объявлю всем о нашем браке.
– О! Нет, нет, не надо!
– Но почему?
– Не знаю. Мне стыдно.
Он хотел обнять ее, она выставила вперед ладони.
– Почему, Анхелита? Я неприятен тебе?..
– Что ты! Я… я просто боюсь… всегда боялась мужчин! Понимаешь?
– И меня боишься?
– Как мужчину? Да, боюсь.
– Ну ты совсем как ребенок. Это ведь совсем не страшно. Вот увидишь, как это хорошо. Не бойся.
– Не сейчас, не сегодня. Можно?
