пальцами, и наконец сбрасывает ее с гроба. Он открывает крышку.
Внутри лежит тело Ривы.
Фредди рыдает, ошеломленный ее видом и запахом формальдегида, его рука трогает ее между ног.
— Я любил ее! — воет он, и брызги слюны летят мне в лицо.
Я смотрю на него во все глаза, и меня вознаграждает кинематографическая реальность: Фредди, имеющий Риву в задницу.
— Я любил ее! — Он целует меня, прежде чем я успеваю сжать губы. Его лицо и голова тоже протерты спиртом. Член трется о мою голую ногу.
Он опускается на колени между моих ног, грубо тиская грудь, щупает ляжки в неуклюжей па-
родии на страсть. Мои ноги непроизвольно сокращаются, пытаясь сомкнуться вопреки оковам.
— Я еще не умерла, Фредди, — тихо говорю я.
Он останавливается.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Свою подружку ты замочил, да? Предпочитаешь холодненьких, засранец.
Он смотрит на темноволосую девушку со свернутой шеей.
— Я… Я не…
— Как же, подпустила бы она к себе такого. Просто теперь у нее выбора нет.
— Нет! Ты не понимаешь! Мой взгляд скользит вниз.
— Давай, Фредди, ты же собрался изнасиловать меня. С твоим отростком я этого, наверное, даже не почувствую. — Он бьет меня по лицу. — Вот-вот, Фредди. Как Рива делала с тобой?
Он бьет меня снова, теперь сильнее. Вкус крови во рту.
Самое время для прибытия кавалерии. <максимум полминуты еще, босс> Фредди отшатывается, пораженный присутствием Диди у меня в голове.
— Как, разве я тебе не сказала? — Я смотрю на него умильно, и туг становится слышен вой сирен. Он приближается — слышно, что машин много.
— Ты бы лучше нашла того, кто сделал это с моей сестрой! — рычит Фредди.
И уходит.
Деррик Трент первый входит в дверь и видит меня во всей красе. Обуреваемая гневом, страхом и унижением, я сосредоточиваю на нем весь свой дар, готовая разорвать его на клочки при малейшем проблеске мысли или эмоции, вызванных моей наготой. Вот она я, раскоряченная перед ним в жуткой пародии на согласие, утратившая всю свою знаменитую неприступность.
Он отворачивается, не смотрит на меня и не думает ни о чем. С тем же успехом в дверях могло бы явиться бесплотное видение.
Входит женщина-офицер, черная, плотного сложения. Меня гнетет то, что я наконец-таки влипла — оказалась в положении женщины, нуждающейся в помощи, слишком хрупкой для этого жестокого мира. Нуждающейся в том, чтобы Деррик проявил понимание.
Мне это ненавистно. Я хочу быть одна и не хочу зависеть ни от кого.
Никогда.
После, когда я уже одета, Деррик осторожно расспрашивает меня на предмет Фредди- гробокопателя.
Последние слова Фредди, просьба найти убийцу его «возлюбленной» сестры, останутся при мне. Они предполагают невиновность или отрицание вины. Может, он и ту, другую, не убивал, только трахнул. Пусть шустрый Фредди сам разбирается с законом.
Из этой переделки меня вытащила Диди. Фредди оставил меня подключенной, и она передала мой сигнал на спутник Глобальной Системы Обнаружения. Потом наложила снимок ГСО на карту города и сказала полиции, где я. А я всего лишь твердила про себя ее имя, когда пришла в сознание, — Фредди раскусил бы меня, если бы я думала о ней.
— Дженни. — Деррик произносит мое имя с нежностью, которая мне не нравится. Я киваю — продолжай, мол.
— Тебе надо выйти из этого дела, Джен.
— Почему? — спрашиваю я, как будто и так не ясно.
— Ты слишком рискуешь. И ты больна. Не надо было тебе гнаться за боевиками у дома Бентсена. Тебя могли бы убить свои, если б подъехали чуть пораньше.
— А как насчет тех двоих, кого я пристрелила? Похоже на то, что я больна? — Похоже, похоже. Чувствую я себя омерзительно.
— Я как раз собирался сказать. Думаю, мы сможем привязать их к Трейнору. При некоторой вольности в обращении с правдой мы и убийство Сьюзен Бентсен ему пришьем — а то и Риву Барнс.
— А Фредди?
— Да, это проблема, — вздыхает Деррик. — Но, может, он просто псих из чокнутой семейки.
Остается еще «Целлюдин». И Ада.
— Я не могу просто взять и уйти. Сам знаешь, детектив. — Если дело в «Целлюдине» и если чучело правда существует, оно мне требуется прямо сейчас.
Он опешил, когда я назвала его детективом — я не делала этого, начиная с первых двадцати секунд нашего профессионального сотрудничества. Но мне хочется поставить его на место после того, что он наблюдал.
Кивнув, он закуривает. Я отбираю у него зажженную сигарету и выхожу в серую лос-анджелесскую ночь, не поблагодарив его и вообще не сказав ни слова. Он позади снова чиркает спичкой и уведомляет меня, что на Фредди объявлена охота — ее ведут люди, стреляющие дротиками, которые начинены ситогеном.
Ожидается, что скоро его возьмут.
Но если я найду его первая, да помилует Бог его измученную душу, я заставлю его пожалеть о том, что у него есть член.
13
Утро настает где-то в середине дня — слишком скоро. Я лежу в постели, отключенная от всего, даже от Диди — я знаю, что она будет звонить мне из офиса и заставлять думать.
Так вот, к черту. В одиннадцать я засыпаю в третий раз, чтоб уж как следует насладиться забытьём, но тут начинает мигать свет. Отстаньте. Я накрываю голову подушкой.
Вся техника, какая есть в доме, начинает включаться и выключаться. Телевизор переключает каналы, прибавляя звук, когда показывают рок. Телефон тоже звонит. Громко.
Диди проделывает это каждый раз, когда не может связаться со мной напрямую. Это называется у нее «месть машин». Мне стоит лишь позвонить ей, чтобы эта свистопляска прекратилась. Она умело создает хаос, включая в него и миксер на кухне — это нечто новое. Я подумываю о том, чтобы сделать засекреченную проводку — вроде той, которую использует Пентагон для защиты от электромагнитных колебаний. Диди, отчаявшись, берется за свой излюбленный трюк — выдергивает из телевизора на полной мощности слова, из которых складывается послание:
— Пожалуйста… — Мыльная опера, накал страстей.
— Позвоните! — Реклама, узнаю тембр знаменитого актера.
— Мне… — выхвачено из выпуска новостей.
— Прямо сейчас! Вот она, правильная цена! — Телеигра.
Ладно, не вздрагивай. Это всего лишь компоновка.
