пыльной красной формы. В сером свете, проникающем сквозь забрызганное дождём окно, выходящее на берег, показалось, будто из сундука дохнуло самой историей.
– У моего деда был похожий сундук, – сказал Шатран. – Я нашёл его на чердаке в его доме. – Он пнул основание сундука Блэйка ботинком. – В нём было фальшивое дно, наполненное фривольными фотографиями.
Несколькими минутами позже ДеКлерк проводил комиссара до дверей. Остановившись под козырьком от дождя у дверей, Франсуа похлопал рукой по плечу Роберта.
– В любом случае напиши свою книгу, дружище, если это то, что ты должен сделать.
Если тебе понадобится кто-нибудь, чтобы поговорить, то я всегда у телефона.
Предложение возглавить спецотдел «Х» будет оставаться в силе. Запомни мои слова, ты ещё вернешься. Силы у тебя в крови.
Через некоторое время после того, как Шатран уехал, снаружи донёсся звук автомобильного сигнала. ДеКлерк открыл дверь и взглянул на дорогу. Сквозь струи дождя он увидел, как удаляется свет фар лимузина, затем он услышал настойчивый лай у своих ног.
– Ну ты и лиса, Шатран, – пробормотал он, глядя вниз.
На крыльце в проволочной клетке прыгал щенок, тявкая, словно говоря: 'Давай, приятель, выпусти меня отсюда'. Когда ДеКлерк потянулся за запиской, засунутой между прутьями клетки, немецкая овчарка лизнула его руку.
Роберт…
Я не хочу говорить 'Счастливого Нового Года', а только 'Жизнь продолжается'.
Его зовут Наполеон.
Он присмотрит за тобой.
Прошло пять лет после похорон Женевьевы. ДеКлерк действительно написал книгу – 'Волынки, кровь и слава' должны были быть напечатаны в 'воскресном приложении' – и время, как говорится в поговорке, залечило его рану. Роберт был, наконец, готов принять предложение Шатрана, и поэтому утром, на десятый день после визита Мак-Дугала, он позвонил в Оттаву.
– Алло.
– Франсуа? Это Роберт ДеКлерк.
– Чтоб я так жил.
– Твой голос звучит ужасно.
– У меня был грипп. Пришлось бросить курить. Теперь я чувствую себя ещё хуже.
Мысленно ДеКлерк увидел перед собой Шатрана на фоне окна его кабинета на верхнем этаже небоскрёба, с видом на проступающее под ним в тумане реки Оттава здание Парламента. Судя по фотографиям в газетах, он чертовски располнел, и его по-военному коротко подстриженные волосы поседели. Франсуа трудно было себе представить без 'Галуаза'.
– При двух пачках в день ты будешь на ногах до конца недели.
– Не могу, – прохрипел комиссар. – Я заключил договор с Господом.
– Такой закоренелый грешник, как ты?
– Это был вопрос жизни и смерти. Мой грипп заигрывал с пневмонией до тех пор, пока в один прекрасный день я не почувствовал, что не могу дышать. Хоть я и скверный католик, всё же я действительно упал на колени и молил милосердного Господа даровать мне возможность дышать, пока моя физиономия не посинела, и чёрт меня подери, если моё обещание бросить курить не прочистило мои лёгкие. Боюсь, если я нарушу его, гнев Господень достанет меня и сквозь крышу дома.
ДеКлерк фыркнул.
– Ну, так почему ты звонишь?
– Поинтересоваться, остаётся ли в силе твоё предложение насчёт спецотдела 'Х'?
– Ха! Так я и знал! Силы – у тебя в крови.
– Раньше, чем ты начнёшь ликовать, есть кое-какие условия.
– Например?
– Я хочу работать здесь. Не в Оттаве.
– Не стану осуждать тебя за это. Ужасное место. Парень по имени Голдвин Смит описывал его как арктический посёлок, превратившийся в политический кокпит.[3] Я не смог бы сказать лучше.
– Следующее, я хочу, чтобы у меня в команде были Авакомович и Чан.
– Ого, ты пытаешься раздеть меня до трусов, или как?
– Всего лишь слегка, Франсуа. Немного живой крови.
– Чан – лучший программист из когда-либо имевшихся у нас. И Джо тоже великолепный спец, ты ведь знаешь.
– Я хочу получить свою долю.
– Очень на тебя похоже. Что-нибудь ещё?
