Блэйк выстрелил Железному Дитяте между глаз.
После того как выстрел «Энфилда» породил салют величественному рассвету, конный поднёс дуло к ноздрям, чтобы понюхать запах дыма. Призрачная волынка продолжала играть.
Блэйк отвернулся от тела и потащился к распряжённой упряжке, чтобы достать еды.
Порывшись в своих истощившихся припасах, он нашёл пакет с едой, затем развёл костёр, набрал в котелок снега и вскипятил немного чая. Пока он поедал сухари и пеммикан, собаки ели вяленную лосятину. Закурив трубку, он ожидал, что гудение волынки у него в голове прекратится.
В течение многих лет волынка терзала его, когда он один был на охоте – но только если его дичью были не белые. Стоило ею оказаться белым – и павшие Парни покоились с миром, но как только дело касалось цветных, они тут же вылезали из земли. Это была страшная месть погибших в колониальных войнах и напоминание о том, что полковая 'коллекция трофеев' должна быть пополнена. Снова и снова будет играть волынка, до тех пор, пока язычник не окажется мёртв; затем, призванные к высшему служению, Парни вернутся в землю.
Железное Дитя был мёртв.
Так почему же волынка продолжает играть?
Закрыв лицо рукой, Блэйк стиснул голову ладонью другой. Вцепившись в виски, он сдирал кожу с костей. Пронзительный вой волынки проникал в его разум, словно пика, вонзающаяся в мозг. Мелодия не прекращалась. Что-то было не так.
Охваченный мгновенным безумием, он пинком разбросал костёр. Угли разлетелись по подтаявшему снегу. Свист заставил псов броситься к упряжке, прыгая друг на дружку, играя. Пока он запрягал их в постромки, одевал на них спинные ремни и застёгивал ошейники, Сервола и Спанкер подрались за то, кому бежать впереди.
Покидая место своей стоянки, Блэйк подъехал к телу. Пуля разбрызгала красное пятно вокруг головы кри. Схватив его за косички на голове, Блэйк затащил тело в сани, привязав его к волокуше поперечными ремнями. Затем вскочил на правый полоз и хлестнул собак кнутом. Рванувшись, упряжка двинулась с места.
Уже несколько часов бежали псы, таща тяжёлый груз, хватая пастью снег, чтобы утолить жажду. Сквозь завывание ветра среди вздымающихся над головой вершин, под хруст ледяного наста, ломающегося под весом упряжки, Блэйк слышал волынку, зовущую его.
Изредка боковым зрением он замечал какие-то неподвижные объекты, но когда он поворачивался к ним лицом, оставалась только реальность. Изогнутые сосны не подстерегали его; у расщелин не было зубов; откосы обрывов не следили за ним безжалостными глазами.
В полдень толстый слой облаков затянул горы. Когда позже, после полудня, туман начал испаряться, он обнаружил, что находится у отрогов Скалистых гор.
Это было оно. Он достиг его. 'Моста Мира' индейцев. Того рубежа, где Великий Раздел отгораживал тысячи миль прерий.
Натянув постромки упряжки, он остановил сани.
За гребнем туман рассеялся, открывая взору такое обширное и сияющее пространство, что все холмы и низины, казалось, сливались в одну нескончаемую равнину. Поблёскивая там и сям в бесконечных просторах снегов, голубоватые озерца тянулись до самого горизонта.
Длинным пологим склоном упряжка спускалась с горы. Везде, куда бы он ни посмотрел, он не видел ничего, кроме снега.
Снег был на подножиях холмов и отрогах гор. Снег был на вершинах позади него.
Снег на деревьях вокруг и на равнинах, раскинувшихся впереди. Затем он услышал шипение мехов, нагнетающих воздух, вслед за чем послышалась мелодия 'Поразительная грация'. Один за другим Павшие Парни поднимались из снега.
– Чт' там у нас, Блэйк? – раздался голос М'Грегора.
– Один из цветных язычников? – проскрипел Кэмпбелл.
– Не наметил ли ты приберечь его только для себя, лишая нас небольшого развлечения?
Блэйк почесал висок.
Он покачал головой.
– Эй, – сказал он, останавливая собак.
Они казались замороженными зомби, поднимающимися из земли, прокапывающими себе путь из снега пальцами, такими же белыми, как кости. Они проламывались сквозь ледяной наст в своих истлевших одеждах из шотландки, глядя на Блэйка застывшими, словно кристаллы льда, глазами. Сосульки, похожие на клинки кинжалов, свисали с их волос и бород; единственным, что выделялось на них своим цветом, были их кроваво-красные раны.
– Покружи его, Вилф, – сказал Стюарт. – Словно человека-юлу.
– Как ветряк, – сказал М'Нахтен. – Подвесь его к дереву.
– Эй, ну-ка послушаем эту языческую музыку, – засмеялся Грант.
В последний раз Блейк пускал волчком цветного во время войны с ашанти, в тот день, когда они нашли Рощу Смерти ашанти. Когда он вытащил кинжал из-за голенища своего сапога и провёл им вдоль трупа Железного Дитяти, он вспомнил восхитительный скрип стали, погружающейся в чужую плоть. Они ободрал африканское отродье до самой задницы, привязав ивовые лопасти к его спине. Пока Мунро играл на волынке, они отплясывали танец горцев вокруг костей, свисающих с дерева на полоске материи. Хребет африканца вертелся, словно китайская ветряная вертушка.
'Эй, – подумал Блэйк. – Парням полюбилось это развлечение'.
Стащив тело с саней, он вывалил его на снег. Кинжалом он разрезал штаны и гамаши, чтобы раздеть
