отощавших работников. На это девушка сжала тонкие губы и убежала. С тех пор она всегда кормила меня досыта. А еще я дал ей понять, что Сильвано нравятся здоровые, пухленькие детки – на случай, если другие тоже недоедали по ее вине. Этим я мог хоть как-то помочь другим детям. А сегодня я прямо посмотрел ей в глаза и спросил:
– Скажи, женщина, в городе повальная болезнь?
Девушка вздрогнула.
– По соседству ходит поветрие, Бастардо. Оно уже дошло до окраин Флоренции. Люди напуганы. Они сидят по домам и даже бегут из города!
– Что за болезнь?
– Ее называют «черной смертью»,[36] – прошептала она. – Начинается страшная лихорадка, потом человек кашляет кровью, а на третий день умирает. Некоторые перед смертью покрываются черными нарывами – бубонами. Говорят, в странах на Востоке половина народа погибла! Иногда восемь человек из десяти!
– Восемь лет назад было поветрие, но многие выжили, – вспомнил я.
Она отрицательно мотнула головой.
– Сейчас все иначе. Эта болезнь убивает каждого, кто захворает. Каждого!
В следующем месяце, когда весна плавно перешла в лето, Сильвано вызвал меня в столовую, где они с Николо играли в кости.
– Я научу тебя толково играть, сын! – сказал он и наградил мальчика оплеухой.
Я как раз вошел в дверь. Увидев, что это случилось у меня на глазах, Николо покраснел и потупил глаза. Сильвано следил, чтобы сын не встречался с работниками, так что мы с Николо редко перебрасывались парой слов. Но при виде друг друга мы оба ощетинивались. Я видел ненависть в его глазах-бусинках, таких же как у отца, и решил избегать его.
От резкого вскрика я аж подпрыгнул. В углу комнаты в позолоченной клетке сидела птица с яркими пышными перьями. Я разинул рот.
– Ты знаешь, что это за птица, ублюдок? – спросил Сильвано.
– Откуда ж ему знать, папа, это же невежественная шваль, – вставил Николо.
– Это птица, – ответил я, напрягшись всем телом.
– Это не какая-нибудь там птица, – возразил Сильвано, подошел к клетке и вытащил птицу, посадил на палец и ласково поворковал с ней, погладил красную голову и зеленые перья. – Этот красавчик – птица особенная, я буду выставлять ее на всеобщее обозрение по праздникам, когда сюда пожалует много клиентов. Это очень редкая птица с Дальнего Востока. Я купил ее у торговца, чтобы прибавить славы и блеска этому славному заведению! Такой нет ни у кого во Флоренции, торговец мне жизнью клялся! – С довольным видом он вернул птицу в золотую клетку и обратился ко мне: – Бастардо, ты сегодня пойдешь в город.
– Может, сначала побьешь его для верности, чтобы уж точно вернулся? – с ухмылкой предложил Николо, поправляя разрезы на широких рукавах своей алой туники, чтобы из-под нее виднелся синий шелковый жилет.
Эту богато расшитую дорогую тунику вместе с сорочкой мог бы носить какой-нибудь важный сановник. Я потупил взгляд. Старинная флорентийская поговорка гласит, что «по одежде и цвету видно порядочного человека», но это неправда. Как бы хорошо ни одевался Николо, он всегда останется внебрачным сыном держателя борделя, а по сути – омерзительной крысой в человеческом обличье.
Сильвано засмеялся и почесал бороду, которая поседела почти до белизны.
– У меня на него другие планы. Он должен собрать информацию.
– Хотите узнать о новом моровом поветрии? – догадался я.
– Купец, что продал мне это чудо, говорит, оно уже косит народ в городе. Я и от других слыхал о чуме. И слыхал достаточно, чтобы не высовывать носа на улицу и повнимательнее присматриваться к приходящим клиентам. А знать я хочу, правду ли говорит купец? Стоит ли верить слухам? Добрался ли мор и до Флоренции? Неужто и впрямь люди мрут как мухи? Уличные подонки вроде тебя всегда находят уловки, чтобы выяснить наверняка. Ты же ловкий проныра по части подглядывания и вынюхивания, не так ли, Бастардо? Это твое врожденное свойство, как и вечная молодость. – Он поднялся, не дожидаясь ответа. – Иди! Загляни туда, где есть больные. Разузнай, правда ли, что их смерть быстра и ужасна.
Он скосил на меня глаза, и я заметил, как они померкли, затянутые белесой пленкой. Меня это поразило, потому что в моих глазах Сильвано оставался все тем же безжалостным злодеем, которого я повстречал на рынке много лет назад. А теперь я с удивлением понял, что старость не только выбелила его бороду. Его лицо осунулось и пошло морщинами, голова облысела, и розовая кожа на ней блестела, как тонзура, в окружении белого венчика седых волос. Прикусив губу, я пристально разглядывал брошенные на стол игральные кости. Сильвано не понравится, если он поймет, что я заметил в нем слабину.
– Не бойся, черная смерть тебе не грозит, – хихикнул Сильвано, приняв мое удивленное выражение лица за испуг. – Тебя же ни одна хворь не берет. Ты самый крепкий здоровяк, каких я только знаю. Ты даже триппера от клиентов ни разу не подхватил, а ведь мне приходится каждый месяц списывать по шлюхе из-за этой болезни.
– Но это же странно, тебе не кажется, отец? Он почти не взрослеет и никогда не болеет, – заныл Николо. – Это ненормально. Какая-то черная магия. Может, не стоит держать его во дворце? А вдруг эта магия перекинется на нас и наведет порчу? Может, лучше убить его и сбросить в реку? – Николо глумливо ухмыльнулся в мою сторону. – Давненько мы не забавлялись.
– Чепуха, сынок, он еще пригодится, да и клиенты его жалуют. – Сильвано ласково улыбнулся Николо. – Я на нем неплохо зарабатываю и не привык бросаться деньгами.
Он склонился над Николо и потрепал его по волосам. Я заметил, что его рука вся испещрена коричневыми старческими пятнами.
– Если хочешь позабавиться, – добавил Сильвано, – бери новенького испанчика, он какой-то задохлик, им все клиенты недовольны. От него никакого проку.
Он встал и жестом позвал сына за собой. Я вжался в стену, уступая им дорогу.
– Нет, правда, этот ублюдок чересчур зазнался, меня он раздражает, – заныл Николо, остановившись передо мной.
Он вскинул голову и, задрав острое лезвие носа, смерил меня презрительным взглядом.
– Хочешь – побей его, но не сильно, а то он не сможет выйти на улицу, – сказал Сильвано уже в коридоре.
Николо так и просиял. Еще не понимая, что делаю, я шагнул ему навстречу. Шажок был маленький, может, в ширину ладони, но в тот же миг сила, словно речная волна, подгоняемая могучим течением, прилила к рукам, на груди и в плечах от прихлынувшей крови заиграли мускулы. Я смело встретил его взгляд, я весь подобрался, стал холодным и жестким. Собрать в себе силы – очень тонкое искусство. Я научился этому, сталкиваясь на улице с злобными собаками – стоит показать слабость, они непременно набросятся на тебя, но против человека я еще ни разу не пользовался этим приемом. Возможно, виноват был страх, вызванный мыслями о врожденном уродстве, постоянная униженность от подлого ремесла и ужас от всего, что я сделал с Марко, Ингрид и ребенком Симонетты. Сила не для таких ничтожеств, как я. Но сегодня, уловив слабину в Сильвано, я не захотел поддаваться и терпеть побои от его сына. Николо побледнел и, торопливо отступив назад, ринулся вслед за отцом. Глубокий вздох, еще один – и вот я снова спокойный тихий мальчик. Сам себе удивился. Может быть, потом я и дорого за это заплачу, когда Николо уговорит Сильвано меня побить. Но сейчас я был готов защищаться. Тогда я еще не знал, что меня больше никто не побьет в последующие сто с лишним лет и от руки моей на обоих Сильвано обрушится страшная месть.
Я не стал тратить время, схватил плащ и тотчас же покинул дворец. Иногда, перед наступлением летней жары, когда солнце печет и долина Арно греется в его лучах, в мае некоторое время стоят прохладные дни. За недолгую прогулку я встретил на улице мало людей. Двери повсюду были заперты на засов, окна прикрыты ставнями. Закрылись мастерские и лавки, даже таверны. Флоренция была городом высоких башен, но не таких высоких, как в прошлом, когда их высота достигала более ста двадцати браччо.[37] Власти города решили ограничить высоту частных домов для лучшей безопасности жителей, но здания все равно производили внушительное впечатление. Теперь же в
