которого я никогда не ожидал увидеть, я несколько робко подошел к ним, склонив голову и потупив глаза. Лоренцо слегка кивнул, и я опустился на одно колено.
– Святой отец, это мой близкий друг Лука Бастардо, – произнес Лоренцо.
Папа протянул мне руку, я взял ее и неловко замешкал, прежде чем поцеловать его кольцо.
– Ты не исповедуешь христианскую веру, сын мой? – спросил он с легкой смешинкой в голосе.
Я поднял глаза на статного и внушительного мужчину, который смотрел на меня, удивленно подняв брови.
– Я собирался назваться Формозус, что означает «красивый», но это не я, а ты заслуживаешь такого имени!
– Это слишком большая честь для меня, синьор, и вы чрезмерно принижаете себя, – ответил я.
Он засмеялся и, отняв руку, положил ее обратно на колени, дожидаясь ответа на свой вопрос.
– Я христианин, синьор, по крайней мере я так полагаю. Не знаю, крестили ли меня в детстве. Не зная наверняка, крещен я или нет, я боялся оскорбить ваше достоинство, поцеловав кольцо.
Я не посмел сказать ему, что могу заставить себя поверить лишь в Бога-насмешника, который, возможно, в эту самую минуту упивался забавным фарсом, где уличный босяк, безотцовщина и шлюха разговаривал с Папой Римским. Мне даже чудился витающий под позолоченным арочным потолком его заливистый божественный смех. Но признаваться, в чем состоит моя истинная вера, было бы неразумно: Папа мог рассердиться. А ненасытный костер все еще поджидает свою добычу, а я все время оттягиваю его желанное пиршество.
– Я могу это исправить, – шутливо предложил Папа.
Он возложил ладонь мне на голову и торжественно произнес:
– Крещу тебя Святым Духом, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Я почувствовал исходящую от его руки теплую струю, которая, как легкий ветерок, коснулась моей макушки. Это напомнило мне об учении алхимика Гебера: действительной и истинной передаче чего-то духовного. Я испугался. Я так и присел на пятки и воззрился в изумлении на Папу Павла, а он кивнул мне.
– Бастардо, говоришь? Уверен, твои родители были добрые христиане, Лука. Такое красивое, чистое лицо ты мог получить только от таких людей, – доброжелательно проговорил Павел II. – Тебе не обязательно носить имя Бастардо, ты же знаешь. Я могу подарить тебе более достойное и честное имя, которое ты сможешь с гордостью передать своим детям.
– Вы более чем великодушны, Ваше Святейшество, – ответил я, проникнувшись к нему еще большим уважением, – но мне кажется, что это от меня зависит, станет ли мое имя достойным и честным, а не наоборот.
Папа снова приподнял брови.
– Ты же не из тех язычников-гуманистов? Они занимаются пустой болтовней, разглагольствуют, дабы прикрыть моральный упадок под внешним лоском учености, силясь примирить древнегреческих и римских языческих богов с единственной истинной религией, которую принес миру Иисус Христос. Как будто христианство можно примирить – или, хуже того, слить – с древней мифологией! Такого пошиба, с позволения сказать, гуманисты только позорят науку в глазах остальных людей!
Я глубоко вздохнул.
– Синьор, я человек, выросший на улицах Флоренции и старающийся вылепить из себя что-то, достойное уважения.
– Святой отец, мой друг Лука начал жизнь уличным бродягой, а потом по несчастливой случайности столкнулся с дельцом, который воспользовался его юностью и красотой. Он освободился из его плена и своими трудами и бережливостью добился благосостояния. Он осторожно выясняет собственное происхождение, нанимая людей, которые повсюду ищут сведения о возможных его родственниках, – сообщил Лоренцо, продемонстрировав поразительную осведомленность о моей жизни.
Я потрясенно смотрел на него. Должно быть, что-то ему стало известно от Козимо, а что-то от шпионов, хотя я представить не могу, откуда они могли это узнать. Медичи никогда не переставали меня удивлять. Я вновь напомнил себе, что с Лоренцо стоит держаться настороже. Он коварно улыбнулся мне, наслаждаясь моим смущением, и продолжил:
– А главное, Лука – человек, который всегда стремится к абсолютной честности. Он доказал роду Медичи свою преданность и надежность.
– К честности! – взорвался Папа, беспокойно вскочил с резного кресла и закружил по комнате. – Честность! Это слово принесет неприятности моему папству. Кардиналам и правда нужна власть, они настаивали, чтобы я дал клятву, благодаря которой они получат ее, несмотря на свирепствующий непотизм[117] и неприкрытое взяточничество в курии.[118] Кроме них, есть еще разбойники бароны и воры, которые хозяйничают на дорогах Папского государства. Среди христианского мира бедняки голодают, кровная месть позорит нашу страну, мусульмане стоят у ворот, а рядом Русь с целым христианским народом, который может и должен воссоединиться с матерью церковью! – Он обернулся к нам и от переполнивших его чувств взмахнул руками. – Храни же свою честность, Лука Бастардо, и я желаю тебе в этом удачи!
– Благодарю вас, ваша милость, – тихо произнес я.
Лоренцо жестом попросил меня подняться, и я начал пятиться к двери. Святой отец заметил, что я собираюсь уйти, и так же молча указал на роскошную резную скамью из красного дерева в углу комнаты, где я бы не мог услышать их разговор. Я стал развлекаться, рассматривая старинные шпалеры и замечательные картины на стенах. Среди них я обратил внимание на чудную картину с изображением Мадонны, которая могла выйти только из-под кисти Фра Анджелико. Ее милое, безмятежное лицо, благородная осанка, скульптурная четкость форм и то, как изображены были окружающие Мадонну ангелы, создавая впечатление пространственного объема, – во всем этом безошибочно узнавался его благочестивый стиль. Козимо бы понравилась эта картина. Тем временем Папа и Лоренцо вернулись к своей беседе. Прошло еще несколько минут, и Лоренцо склонился перед Его Святейшеством для благословения и поманил меня к себе.
– Ты мне нравишься, – с улыбкой произнес Папа. – В тебе есть что-то благородное. Твои черты выдают добрую христианскую душу. Я бы хотел укрепить твою веру на жизненном пути.
– Благодарю, Ваше Святейшество, – ответил я и низко склонил голову.
Он поднял руку.
– Юный Лоренцо сказал мне, что ты живешь на винограднике в окрестностях Флоренции. Есть ли у тебя жилище в городе?
– Нет, синьор, – ответил я, так как давно избавился от всей собственности во Флоренции.
Все сделки заключались через агентов Медичи, и Лоренцо наверняка об этом знал, так как имел доступ к архивам отца.
– У церкви есть собственность во Флоренции. Я похлопочу, чтобы какой-нибудь подходящий дворец передали тебе в собственность, – произнес Папа.
– Что? – выдохнул я, не веря своим ушам. Статный Павел II засмеялся.
– Будем считать, что это папская приманка для праведной христианской жизни. Я надеюсь, что ты обзаведешься женой и она родит тебе детей, которых ты должным образом окрестишь и научишь катехизису.
– Святой отец, благодарю вас за великодушный дар!
– Ну, разумеется, – улыбнулся он. – Будь добрым другом юного Лоренцо. Как и мне, ему нужны друзья, которые защитят его. Он наживет себе врагов, хотя я и предвижу, что у него впереди долгий и славный жизненный путь.
Затем Папа вздохнул и провел ладонью по лицу.
– Хотел бы я то же самое сказать о себе, – пробормотал он и попрощался с нами.
И вот мы с Лоренцо вновь отправились во Флоренцию, выбрав другой маршрут. Так начался новый период моей жизни в родном городе, в чудесном дворце, который подарил мне сам Папа Римский, глава христианской церкви и наместник Бога на земле.
ГЛАВА 19
Пришло время Леонардо выйти из-под моей опеки. Ему исполнилось шестнадцать, и сер Пьеро,
