часов.
На рассвете 22 июня стало известно, что Девлет-Гирей подходит к городу со всеми силами.
Прошло немного времени, и под Тулой раскинулся огромный неприятельский лагерь. На возвышении воздвигли пышный ханский шатер, ниже теснились шатры вельмож и полководцев. В отдалении, как многочисленные копны сена, чернели кибитки простых воинов: татары ходили в походы с женами и детьми.
Шум и гам наполнили окрестность; кричали и бранились люди, ржали лошади, ревели быки и верблюды…
Солиман возлагал исключительные надежды на коварный и неожиданный удар с юга, который крымцы нанесли по его приказу.
Немало вспомогательных войск прислал султан крымскому хану Девлет-Гирею. Среди них были воинственные горцы из суровых, неплодородных областей Малой Азии; несравненные наездники – аравийские бедуины в белых развевающихся бурнусах; египетские феллахи с сожженными солнцем лицами… «Царь царей» даже не пожалел для верного вассала крупного отряда янычар – отборных солдат султанской гвардии, которых в минуты хорошего настроения называл своими возлюбленными ягнятами.
С крымцами пришла также турецкая артиллерия. Огромные кулеврины [150] лежали на арбах, в которые на походе запрягалось по десяти пар волов.
Паша, ведавший артиллерией, при наборе пушкарей предпочитал нанимать европейцев, опытных в обращении с орудиями. У турецких пушек стояли беглецы, нарушители дисциплины, мародеры и грабители из всех европейских армий. У турок они вели себя хорошо: за проступки у начальника артиллерии полагалось одно наказание – рубить голову. Зато при взятии города солдатам предоставлялось право грабить побежденных и расправляться с ними как вздумается.
Огромная разноплеменная армия была брошена на далекий север во исполнение приказа могущественного Солимана I, «повелителя всех правоверных, тени аллаха на земле». Некоторым из них были чужды воинственные помыслы, и они с радостью вернулись бы к своим виноградникам и хлопковым полям. Но большинство жаждало разбоя и убийств и готово было по первому знаку предводителей ринуться на стены русского города, мало подготовленного к вражескому нашествию…
Жители Тулы были сумрачны, но спокойны: они знали, что только мужество спасет город, и заранее предпочли смерть постыдному плену.
Наместнику не пришлось уговаривать горожан защищать Тулу. При появлении татарских отрядов все способные носить оружие бросились на стены. Мужчины, старики, юноши с алебардами и топорами, с рогатинами, пищалями, луками, арбалетами стояли у бойниц, готовые отразить натиск врага. Женщины и дети были захвачены всеобщим воодушевлением. Они кипятили в больших котлах воду и смолу – выливать на голову штурмующих татар. Другие таскали на стены груды камней и складывали в наименее защищенных местах.
Знакомые с пушечным делом заряжали и наводили орудия туда, где можно было ожидать скопления врага.
Наместник Григорий Темкин – низенький, широкоплечий, с курчавой темной бородой и пронзительными черными глазами – не сходил со стен. Он с наибольшей пользой употребил несколько десятков воинов, которые оставались у него после ухода полков в казанский поход. Темкин разбил горожан на сотни, строго- настрого приказав каждой сотне держать свое место и подавать помощь соседям только по приказу начальных людей. А начальными людьми поставил опытных воинов. Каждая сотня разбилась на десятки. Защитники города выбрали десятниками охотников и звероловов, хорошо знакомых с употреблением оружия. Кузнецы и оружейники тоже оказались в числе начальных людей. Так внесен был порядок в дело обороны, и защитники Тулы стали не беспорядочным скопищем людей, а войском.
В сотне Провора Костюкова было много лучников; по общему приговору, над ними начальствовал олончанин Лука Сердитый. Зиму Лука проводил на родине, в лесах севера, бил соболей, горностаев, белок… А весной охотник отправлялся с пушниной в южные города: бережливый Лука, глава большой семьи, не хотел, чтоб на его труде наживались скупщики.
Этим летом дела привели Луку Сердитого в Тулу, где охотник бывал и раньше. По тревоге Лука Сердитый снял со стены лук и колчан со стрелами, подвесил к поясу нож и присоединился к потоку стремившихся на стены.
Рядом с олончанином оказался знакомый купец.
– Лука, и ты туда ж? – удивился купец. – Тебе что за неволя чужой город защищать?
– Вот дурак! – рассердился охотник. – Мне русские города все свои!
На стене Лука проявил большую распорядительность: с полным знанием дела расставил ратников у бойниц, указал каждому участок обстрела, чтобы соседние лучники не поражали одну и ту же цель. Лука проверил оружие, иным подтянул тетиву у лука, осмотрел стрелы, приказал подточить железные наконечники.
Защитники в суровом спокойствии ждали первого приступа. Он начался около девяти часов утра.
Татары тучами с неистовым визгом и ревом побежали к стенам; многие тащили осадные лестницы.
Грянули выстрелы городских пушек, но ядра, хоть и убивали по нескольку человек, бессильны были остановить плотную массу врагов: слишком много времени уходило на перезаряжание пушек. Редко хлопали пищали; ружейный огонь тоже оказался малодейственным.
Зато лучники производили огромные опустошения среди врагов. Хороший стрелок делал пятнадцать- двадцать выстрелов в минуту, лишь бы хватало стрел. А стрел туляки запасли много: недаром сидели за их заготовкой в долгие зимние вечера, когда за окошками выла вьюга и татарское нашествие казалось таким далеким, маловероятным.
Мальчишки шныряли под ногами лучников с пучками стрел, звонко выкрикивали:
– Кому стрелы надобны? Дяденьки, отзывайтесь, кому стрел?..
В наступавших неприятельских толпах чуть не каждая стрела находила цель. От стрелы, спущенной с тугой тетивы, не всегда спасала и кольчуга: на расстоянии в пятьдесят-сто шагов стрела пробивала толстую дубовую доску.
Большие потери не остановили стремительный бег татар. Тысячи их добрались до стен и здесь очутились в сравнительной безопасности: им угрожали только выстрелы с выступающих вперед башен, а в башнях было не много бойниц.
Под стенами татары навели порядок в своих рядах, подняли лестницы. По лестницам устремились враги.
На голову нападающих лилась кипящая вода, горячая смола, обожженные скатывались с диким воем, сшибали нижних, на смену им карабкались новые. Огромные камни сваливались со стен, круша и ломая лестницы…
Напряжение боя росло; в том и другом стане никто не думал о собственной безопасности. Единственной целью служила победа, пусть даже ценой жизни.
На участке Провора Костюкова бой разгорелся особенно сильно. Больше дюжины лестниц установили здесь татары – огонь и камни уничтожили большую часть. Но в двух или трех местах татарские головы показались над стеной, враги готовы были ворваться.
К одной из осадных лестниц рванулся невысокий дюжий парень с широченными плечами.
Рявкнув соседу, такому же крепышу, как сам он «Епифан, сдержишь меня за ноги?», парень упал на край стены, схватил облепленную татарами лестницу и напряг мускулы – сбросить ее назад. Двое верхних ударили богатыря чеканами[151] по шлему, тот лишь мотнул головой, точно его укусили оводы. Могучее усилие – и лестница качнулась и упала, убивая и калеча висящих на ней людей.
Молодой богатырь и сам слетел бы с лестницей, если бы Епифан не удержал его на стене.
Одобрительные крики приветствовали подвиг силача:
– Ай да Васютка! Ай да Дубас!
Василий Дубас и Епифан Бердяга бросились ко второй лестнице, опрокинули и ее. С третьей устрашенные татары посыпались сами.
Приступ на этом участке был отбит Шум битвы начал стихать повсюду. Враги отступили, оставив под стенами тысячи трупов.
