Вопрос о «Четьях-Минеях», заданный царем, был чрезвычайно приятен митрополиту. Морщинистое лицо Макария с седым клинышком бороды как-то помолодело, впалые глаза оживились. Он заговорил с воодушевлением:
– С божьей помощью приведено к концу собирание двенадцати великих книг. Сколько затрачено трудов! Двенадцать лет переписывали писцы, и не щадил я серебра… А сколько подвига, государь, потрачено для исправления иноземных и древних речений, чтобы перевести оные на русскую речь! Сколько я мог, столько и исправил. Что не доделал, пускай иные доканчивают и исправляют…
Царь от души поздравил митрополита:
– Радуюсь твоей радостью, пресвятый владыко! Великое свершил дело для просвещения Руси. Теперь только побольше бы списывали от твоих «Миней». Ох, списывание, списывание! Мыслю я, владыко, печатню завести…
– Книги печатать? Доброе зачинание, благословляю…
– Дьякон Никольской церкви Иван Федоров да Петр Мстиславец приходили ко мне – повелел им быть печатниками…
– Начинает Русь выходить из тьмы невежества!
– О построении храма не устану думать…
– Думай, государь!
– Снова и снова будем о нем беседовать…
Глава V
Важное решение
Царь и митрополит сходились чуть не каждый день потолковать о великом замысле – построить храм на удивление Руси и другим странам.
Иногда при разговорах присутствовал Иван Тимофеевич Клобуков. Рыжебородый, низенький дьяк знал латинский и немецкий языки и служил царю толмачом при тайных встречах с иностранцами, устраиваемых помимо Посольского приказа.
Клобукову, человеку большого ума и образованности, замысел пришелся по душе.
– Храм таковой, без сомнения, воздвигнуть можем, – говорил дьяк. – Только не растянуть бы дело на десятки, а то и на сотни лет, как в иных странах водится. Слыхал я, в Паризии[184] собор богоматери три века поднимали…
– Быстро будем строить, – отвечал Иван Васильевич.
Сойдясь, разговаривали о замечательных стройках прошлого.
Макарию в юности пришлось встречаться с зодчим великого князя Ивана III – Ермолиным.
– В нашем кремлевском Вознесенском монастыре церковь полуобваленная стояла, – рассказывал митрополит. – Димитрия Ивановича Донского супруга Овдотья строила – не достроила. Сына его Василия Димитриевича супруга Софья Витовтовна строила – не достроила. Зодчие не могли свод вывести… Прабабка твоя, великая княгиня Марья Ярославна, порешила докончить дело. А уж церковь вовсе обветшала, обгорела даже пожарами многими. И взялся за восстановление Ермолин. Думали, разломает все и сызнова примется ставить. А он, великий искусник, что сотворил? Он ветхое обновил, как живой водой спрыснул, камнем да кирпичом обложил, своды довел – и таковое из праха поднял пречудесное строение, что люди дивились… Вот какие живали в старину зодчие!
– Найдутся и теперь такие! – уверял Клобуков.
Рассказывал митрополит и о перестройке кремлевских стен, затеянной дедом царя, тоже Иваном Васильевичем. Макарий был тогда юношей и хорошо помнил эту грандиозную стройку.
– В старину Кремль являл собою прехитрый лавиринфус[185] тупиков, улиц, улочек и переулочков. Ни пройти, ни проехать… Создался сей лавиринфус без намерения людского, делом случая: кто где хотел, там и строился… Тот же Ермолин взялся за перестройку. Ломка была!.. Зодчему твой дед дал полную волю распоряжаться. По Кремлю только щепки полетели! Строители не щадили ни бояр, ни гостей, ни попов-дьяконов. Епископы и те возроптали. Ермолин церквушки сносил! Но ни мольбы, ни челобитные великому князю не помогали. «Ермолин приказал? Пусть вершится по его велению!» Тогда и воздвиглись благолепные каменные стены и хоромы, что ныне зрим…
– Перескажу я, государь, слова иноземных рыцарей, – заговорил Клобуков. – «Ваш аркос[186] Кремлин – это они его так зовут – столь сильная крепость, каковых и в Европии мало. Знаем, – говорят, – только Медиолан[187] да Метц, что могут с вашим Кремлином равняться. Да и то крепости сии слабее…»
– Великое, великое дело совершил твой дед, государь! – молвил митрополит.
После каждой встречи с Макарием в царе все сильнее зрело желание помериться славой с предками.
Смущал Ивана Васильевича вопрос, кому поручить строительство.
– Может, из чужой страны мастеров добудем? – заикнулся он раз.
– Ни боже мой! – вставил Клобуков. – Своих найдем, русских. Русской славы памятник воздвигаем, чуждый дух нельзя вносить! Да и то скажу: в воинском деле превзошли мы иноземцев – надо и в строительстве показать свое самобытное. Великое это дело – явить миру, на что русский народ способен!
Макарий согласно кивнул головой.
Царь поднялся:
– Воля твоя мне закон, владыко святый!
Наконец царь приказал Клобукову:
– Довольно слов, Тимофеевич! Работу пора зачинать. Ищи умелых строителей.
Для Клобукова наступило хлопотливое время. Много на Руси хороших строителей, но надо выбрать самых лучших, надо найти таких, которые сумели бы понять величие царского замысла и этот замысел осуществить.
Иван Тимофеевич встречался с бывалыми людьми, расспрашивал о знаменитых зодчих и о строениях, ими возведенных. Многие называли Клобукову имя славного строителя Бармы.
Но, как часто случается, говоря о Барме и о его громкой известности, люди не могли припомнить, что он построил. А добросовестный Клобуков не хотел указывать царю и митрополиту зодчего, образец искусства которого нельзя посмотреть.
Расспросы о Барме продолжались. Наконец Клобукову посчастливилось. От престарелого игумена Андроньевского монастыря Палладия Клобуков узнал, что прекрасный храм, поставленный в селе Дьякове и законченный в 1529 году, построен был зодчим Бармой.
Иван Тимофеевич съездил в недальнее Дьяково, и церковь ему чрезвычайно понравилась.
После разговора с Палладием прошло несколько дней. Клобуков сидел в гостях у окольничего Ордынцева и делился с ним заботой – как разыскать лучшего зодчего на Руси.
– Погоди, Иван Тимофеевич, – оживился Ордынцев, – посоветуемся с Голованом.
На недоумевающий взгляд Клобукова хозяин пояснил:
– Это зодчий, что мне хоромы строил. Молод, а дело знает. Он со своим наставником Булатом по Руси ходил, да недавно вернулись: ослабел старик, на покой запросился. А живут они на моей усадьбе.
Голован оказался дома. Через несколько минут он появился в горнице. Ордынцев усадил его, приказал слуге поднести Андрею чару меду.
– Вот что, Ильин! – заговорил Ордынцев. – Призвали мы тебя порасспросить об одном деле. Ты про зодчего Барму слышал?
– Кто же про него не слыхал, боярин! – удивленно воскликнул Голован. – Барма да Постник всей Руси ведомы… Я, когда строил, во многих краях побывал, а чтоб были мастера лучше Бармы да Постника, о том не слыхивал…
– Видишь, Григорьевич, и этот со всеми в одно слово говорит! – обратился к Ордынцеву радостный Клобуков. – Ну-ну, человече, поведай нам про их строения.
Голован с увлечением рассказал о поставленных знаменитыми зодчими палатах и храмах, которые ему довелось видеть во время странствий по Руси. И так как Андрей был знаток своего дела, он сумел раскрыть Клобукову и Ордынцеву своеобразие работ Постника и Бармы.
– Так, так, парень! Видать по всему, это те самые, которые нам надобны! – молвил Клобуков.
