снежного материала, «лапками» в разные стороны. Блестящие шишки – повыше к верхушке, поближе к звезде. Бусы распутает Елена. Старую, облезшую морковь спрятать сзади. Еще один кот в сапогах, этот ботфортом крепится на прищепке, им хорошо закрыть просвет между веток. Шары пусть крутятся в штопоре, где хотят. Ой, как же я забыла о китайских восковых масках? Краски на них так и горят. Глаза выпученные. Борода и усы из шелка. Все же кто это такие? Пока не догадалась. В Китае елка была не такая высокая, как здесь, но зато в ее основании, в царстве колючих иголок, разместился самый настоящий дворец, который папа сооружал всю ночь накануне. В ночь перед Новым годом (что за глупость болеть на Новый год!) из-за высокой температуры я никак не могла заснуть и долго наблюдала в дверную щель детской, как отец вырезал окна в картонных стенах дворца, расставляя игрушечную мебель в его комнатках. Да, уральские ели – совсем другие. В их ветвях, если захочет, сможет спрятаться настоящая рысь. Вчера во дворе девочки рассказывали, как на одну женщину сзади, на воротник, прыгнула рысь и перекусила ей шею. Неожиданный резкий звонок прерывает мои размышления. Ура! Можно выбираться из-за парты.
Придерживая рукой через карман школьного фартука оторвавшуюся от лифчика резинку вместе с чулком и потому неуклюже заваливаясь влево, спускаюсь с лестницы. Ну вот, опять! Около раздевалки – нянька с ворохом теплой одежды в руках. Ненавижу. Мама специально послала ее с тем, чтобы нас утеплять. Это все Китай с его двухсторонним воспалением легких у меня и у Ленки. А мы всего-то играли в геологов и скалолазов, закапываясь и катаясь по краям небольшой песчаной ямы около дома. Ну и плакала тогда мама. Папа подарил ей, чтобы не ревела, три нитки белоснежного жемчуга, смахивающего на мои молочные зубы. Только если папа откроет дверь, можно расстаться с зубом-жемчужиной, привязанным за веревочку к дверной ручке.
Глупая мама боится с тех пор простуд, а нам отдувайся. Сейчас нянька натянет на наши школьные формы шерстяные кофты, сверху платок, на сползший чулок – лохматые рейтузы, в рукавах свисают варежки на атласных ленточках. Поверх шубы обвяжет вязаной шалью. Это даже и не шаль, а огромное полотнище-транспарант. Сначала – туго на голову, чтобы закрыть лоб, потом перехватит под подбородком крест-накрест и завяжет все это под мышками. Еще специально грубо подтянет верх на рот и нос. Остаются только щелочки для глаз, чтобы смотреть, как в амбразуру. Наконец совершенными кубышками выбираемся на крыльцо школы. Скорее в сторону, подальше от насмешливых взглядов и хихиканий противных одноклассников. Все противные – школа, учителя, класс, Ленка. Все, завтра ноги моей не будет в этой так называемой средней школе для мальчиков и девочек.
На крыльце – солнце наиярчайшее. С крыш – сосульки тяжелыми опрокинутыми коронами. Вот где царство для лизания. Первым делом, освобождаясь от варежек позади няньки, ухитряюсь отодрать мокрой красной рукой толстый кусок сосульки от края водосточной трубы. Пару раз лизнуть – непременно. Чем дальше от школы, тем настроение все лучше и лучше. Шаг переходит на подпрыгивание. Быстрей, быстрей. Новый год уже на носу. Дома должны быть уже припрятаны подарки от Деда Мороза. Сегодня представляется как раз удобный случай их отыскать. Вечером мама и папа уходят в театр. После их ухода мы с сестрой сразу и возьмемся. А пока дел и так хватает. После обеда бегом в нашу детскую. Первое задание – забраться на гардероб и оттуда прыгнуть на кровать. Залезть наверх просто: подставить стул, с него – на низкий комод, а оттуда на крышку гардероба. Глянуть вниз боязно, но и должно дух захватывать. На свою кровать прыгать просто, она – сразу под гардеробом. Кровать сестры – на противоположной стороне. На нее – далековато, но зато интереснее. Прыг, прыг... после двадцати раз надоедает. С прыжками на сегодня достаточно. Теперь переходим в кавалерию. Оседлать на кровати подушку. Передний угол – грива скакуна. Задний угол – хвост. Движение-качалка: вперед-назад, вперед-назад. «Мы красные кавалеристы, и про нас...» Проскакали верст сорок, но азарта не хватает. Подушки мягкие и ленивые. Интереснее будет оседлать Ленку. Правда, на ней далеко не ускачешь. Что и говорить, я – тяжеловата. Я даже о-го-го какая тяжелая. Ладно, пускай она на мне едет. Кавалерист-девица забирается мне на спину. Я стараюсь. Прыг- скок, галопом по коридору – туда и обратно. Вдруг неожиданно всадница с истошным визгом «Мышь!» заваливается на бок, но слезть совсем не может – в чем-то запуталась. Мы валимся в коридоре обе.
– Ленка! Дура! Слезай!
– Не могу.
– Слезай, тебе говорят!
– Не могу.
Смех. Грохот. Кажется, у меня что-то мокрое вокруг шеи, не хватало, чтобы она описалась...
– Какая мышь? Где мышь? Ты что, дура, с ума сошла?
– Да мне показалось.
– Показалось. Показалось. Сейчас мама придет. Осторожно заглядываю в мамину спальню. Как она там вообще? Мама перед зеркалом, напевая, что-то неспешно перебирает в своей трехэтажной перламутровой китайской шкатулке. Что ей? Зачем? Что может еще украсить ее немыслимую красоту? Папа еще не вернулся с работы. Скорее всего, он подъедет на большой черной служебной машине и они сразу поедут в театр. Спев с чувством несколько раз «Голубку», мама переходит на «Гуцулку Ксению»:
Время еще есть. Буду пока читать. Книжка захватывающая. Называется «Листы каменной книги». После «Принца и нищего» для меня она, пожалуй, на втором месте. Герой, почти Маугли, из древнего племени, все умеет делать сам: шьет одежду из шкур бизонов, готовит еду, охотится, а еще борется против маленького, но злого местного колдуна. Очень интересно. Кое-что надо будет особенно продумать. Значит так, если я окажусь среди бизонов, то из их костей можно будет сделать иголку и рыболовный крючок.
Смеркается. Входит мама с напутствием перед театром. Боже, как она прекрасна! На ней переливающееся, обтягивающее серо-жемчужное платье. От груди до бедра серебряным шнуром выложен умопомрачительный крендель-вензель. Это платье еще из Китая. Я знаю. Оттуда же и два дивных халата. Один – совершенно белый. Другой – абсолютно черный, из блестящего шелка, с ослепительными вышивками из жизни золотых чешуйчатых драконов немыслимой красоты. А еще, еще... Ну, вот это уж непременно! Как только они с папой уйдут в театр, перед поиском подарков надо будет примерить одно мамино вечернее платье. Мое любимое. Абсолютно черное, из шелестящего, тяжелого на ощупь шелка. В тканях я разбираюсь еще с Китая.
Когда мама жила в Аньдуне вместе с нами, в распорядок ее дня входило посещение ателье. Случалось, что мы оставались ждать ее в машине. Через несколько минут вокруг авто скапливалась большая группа любопытствующих. Все в одинаковых темно-синих штанах и ватных кофтах, они залепляли стекла нашей «Победы», как пчелы соты. Надо отметить, что взирал на нас китайский народец совершенно бесстрастно, как если бы они наблюдали за ночной жизнью тушканчиков или мышей-полевок. Они не переговаривались, ничего не обсуждали. Их любопытство было тихим. И тишина пугала. Потихоньку всхлипывая, мы начинали размазывать слезы от круглых глаз к таким же круглым щекам. Чтобы не оставлять нас в машине, на потеху товарищам с раскосыми глазами, было решено, что мы будем ждать маму в ателье, в холле. Высокий китаец с длинным сантиметром вокруг шеи подолгу не выпускал маму из кабинки. Наверное, он был в нее влюблен, хи-хи, что и неудивительно. Даже если сам папа часто прерывал собрания в честь Дня Вооруженных сил, чтобы не оставлять ее долго одну. Мы сидели в зрительном зале, а он в президиуме. Выступая, он смотрел только на маму и часто сворачивал выступление, чтобы не оставлять свою Томочку лишний раз на «погляд» братьям по оружию и партнерам по бильярду.
Симпатичный портной раскладывал перед нами на низком столике гору лоскутков. Это – для нас, для наших кукол. Чтобы неспешно и с толком ими любоваться, вначале их надо поделить по-честному. Дележ начинался на счет «три». Раз. Два... Уже к этому моменту, прицелившись глазом, я выбирала лоскуток поближе к сестре, на который надо броситься через секунду. Три! Животом, головой, руками я бросаюсь на высмотренную цель. Все. Никакие переигрыши не принимаются. Две трети сокровищ – мои. Теперь можно
