— Господа, — заявил председатель: — на собрание пришли дать свои объяснения господин Латышев и Вас. Ив. Куражов. Желательно ли будет собранию их выслушать?
— Просим, просим! — загудела толпа.
Латышев и Куражов — городские купцы, пауки. Долго они говорили о трудности закупки, о непрестанных горестях, чинимых всяческими организациями и комитетами во время закупок хлеба.
После доклада Латышеву аплодировали и, надо сказать, аплодировали дружно.
Становилось страшно, на сердце было неимоверно тяжело.
Во время речи Латышева председатель все время смотрел ему прямо в лицо, заискивающе улыбался и сочувственно кивал головой.
Вышел говорить некто Балдинков или Дуденков, теперь уж не помню. Этот молодец Брюханова называл «господином Брюхановым», а Куражова и Латышева «товарищами».
Этот молодец сделал предположение, что кооперативы сознательно саботируют дело и сознательно ведут Россию на погибель.
А председатель все время молчал, лукаво поглядывал по сторонам и самодовольно ухмылялся.
Между прочим, когда Куражов спросил председателя:
— Меня сюда пригласил Совет рабочих депутатов — так?..
— Н… нет, — председатель замялся: — Н… нет… Это… Это, собственно, стихийное собрание.
И он был прав; собрание поистине было стихийное, и плоды стихийности были налицо: в президиуме сидели почти открытые черносотенцы, совершенно доселе не имевшие отношения к общественной работе. Они не знали ни Киселева, бывшего председателя Совета, ни Любимова, — городского голову, — деятельного работника в партии и Совете, ни Степанова, с первых дней революции проводящего фактически советские заседания…
— Вы кто?
— Я Киселев.
— А кто вы такой, — ваш мандат?
Наконец, всю эту сволочь убрали. Один за другим стали выступать ораторы, старавшиеся поднять престиж революционных организаций на должную высоту. И толпа одумалась. А когда кто-то крикнул, что следует переменить президиум, толпа загудела, закричала «долой».
И черносотенную свору прогнали.
Председателем выбрали Жиделева.
Товарищами — Вас. Петровича Кузнеца и меня.
Вновь выступавшие ораторы окончательно утвердили поколебленный, было, авторитет Совета и комитетов и внесли целый ряд практических предложений.
Решено было создать особую коллегию из рабочих, в которую вошли бы по два представителя от каждой фабрики и завода.
Коллегия будет работать при Продовольственной управе, следить за ходом работ и держать непрерывную связь с избирателями, чтобы рабочие постоянно были в курсе всех продовольственных дел. Кроме того, были намечены делегации:
1) к Временному правительству,
2) в Отдел снабжения при Петербургском Совете рабочих и солдатских депутатов,
3) к Салазкину в Нижний и
4) на места закупок хлеба агентами Кинешемского союза, чтобы рабочие могли убедиться, как трудно закупать хлеб, как много на местах всяческих препятствий и самых неожиданных осложнений.
По возвращении делегаты расхолодят рабочую массу, убежденную, что хлеба нет лишь потому, что местная Продовольственная управа ничего не делает.
5 октября 1917 г.
Собрались представители фабрик и выбрали делегации.
Через спекулянта Кузнецова решили достать для рабочих (незаконно) до тридцати вагонов муки на деньги, собранные фабричными комитетами.
Продовольственная управа тут в стороне.
Пришлось бежать на фабрику Витова, откуда пришли печальные вести: рабочие вышли, кричат, волнуются и не хотят посылать делегатов на совещанье при управе. Пришли с Самойловым и после 20- минутной беседы убедили рабочих в необходимости выбрать представителей. Выбрали, послали.
Только что пришли от Витова, звонят и просят к Дербеневу.
Пошли туда с Балашевым, но дело оказалось ликвидированным: суматоху подняли две бабы, поругавшиеся между собой и втянувшие в перебранку собрание.
Сегодня совместное заседание с фабрикантами.
Завтра Продовольственная управа заседает совместно с уличными комитетами, фабрично- заводскими комитетами и общественными организациями.
Пришла телеграмма с известием, что к Иванову движется маршрутный поезд в сорок вагонов хлеба. И радостно, и не верится.
Состоялась беседа с товарищами железнодорожниками «О социализме». Явилось человек до ста.
Слушали с величайшим вниманием. Интерес, по-видимому, огромный. Этими собеседованиями еще крепче спаивается железнодорожный комитет с Советом.
Теперь отношения между нами самые дружеские.
В Шуе совершенно аналогичная картина: то же движение вразброд, та же гоньба на Совет и фабричные комитеты.
Октябрь
26–30 октября 1917 г.
Надвинулись грозные события. Два месяца назад мы переживали такую горячку в корниловские дни. Теперь, повидимому, «дни Керенского».
Передаю только самое, самое главное. Вчера было заседание Совета. Последние дни и в рабочих массах и в полку мы подготовляли товарищей к событиям, которые можно было предвидеть с точностью до одного дня. Часов в 8 вечера я звонил в Москву. Редактор «Известий Совета» сообщил:
«Временное правительство свергнуто…»
Помчался, как оглашенный, в Совет, сообщил. Неистовый взрыв радости, аплодисментов, несмолкаемых криков восторга. Словом, все то, что было при свержении Николая II.
Только диву даешься: свергли «социалиста» Керенского, Александра IV, как говорят солдаты, — радость у всех настолько яркая, искренняя и огромная, будто свергли вампира, злейшего изо всех царей.
Выбрали революционный штаб из пяти человек.
Я состою в нем председателем.
Полк с нами, целиком стоит на защите Совета.
Наши ближайшие задачи: 1) немедленно ввести во всех учреждениях контроль революционного штаба, повсюду расставить караулы; 2) реквизировать средства передвижения; 3) установить связь с областью.
При разрешении первой задачи никаких препятствий не встретилось. Со второй — вышел казус. Когда запросили автомобильную команду, — ответ получили тот же, что и в корниловские дни:
«Автомобили поломаны». Позже оказалось, — разобраны.
Начальника автомобильной команды фата-офицеришку, яро ненавидящего Советы, постановили отправить на фронт или посадить под арест.
Связь с областью наладилась скоро.
Отовсюду запрашивали по телефону. Мы сообщали — что узнавали сами.
