— Это тебе, extra… Спасибо, Макбетушка, — умник!
Отдав должную дань уважения ватрушкам, Макбет проехался два раза вокруг стога, сильно упираясь ногами в землю, как будто желая его свалить на бок (обычная манера Макбета вытирать с шерсти лишнюю воду, а в этот раз — и намерзший ледышки), и мы пошли домой, где Макбета ждала третья чашка корма, и меня — горячий ужин.
Идя домой, я разбирался в пережитых впечатлениях только что окончившейся сегодняшней охоты.
Три кряковные утки, — хорошая для одного вечера добыча.
Еще есть гусь…
Но он доставил мне меньшее, чем утки, удовольствие.
Я взял его не красивым выстрелом и не на сидке.
Добыл случайно, — фуксом. Только добил больную птицу. Добивать же раненную птицу или зверя, не доставляет удовольствия, и когда мне приходилось на облавных охотах ранить зайца и он беспомощно полз на перебитых лапках, я не мог добивать его, и по окончании загона просил загонщиков исполнить эту неприятную операцию.
Во всяком случае, гусь — трофей, и по нашим местам весьма редкий.
Охотой, я был доволен, в особенности — Макбетом, и сожалел о том, что темный пасмурный вечер помешал полюбоваться яркими красками осеннего заката и я не мог видеть всех летевших на соседние сидки уток.
Конечно, вышеописанная охота не была типичной и лучшей охотой на вечернем перелете. Бывали охоты и лучше и хуже этой. Случалось, что на сидках, я убивал по одной, единственной прилетевшей на мое озеро утке.
Бывало и так, что я возвращался с сидок совсем без ничего, — в духовном звании «попа».
Но кругом, по сторонам моей сидки, летело много уток. Они валились на соседние с моим озера и на них крякали, перелетали. В воздухе стоял шум от свиста летевших утиных стай и их разговоров.
Луга наполнялись особым движением и шумной жизнью, создавалось настроение, и некоторые из этих
— Стало быть, седни — без дичи! — печально говорил он, почесывая затылок.
В этот раз, я дал ему гуся (очень тощий), и получил за это от караульщика
— Покорнеюще благодарю Ваше присходительство! Я не был генералом. Но в тех редких случаях, когда Алексей чувствовал ко мне особую нежность, он называл меня таким званием.
В этот вечер, все были довольны: я — Макбетом и охотой, Макбет — ватрушкой, и Алексей — гусем…
Макбет не боялся холодной воды, и поздней осенью, проламывая тонкий лед озерных закраин, без отказа доставал с воды убитых гусей и уток.
Доставал, но за то и пострадал…
Возвращаясь в октябре с не удовлетворившего меня осмотра утренней утиной сидки, я сел отдохнуть на берегу широкого Семитонного озера.
Солнце только что поднялось над горизонтом, — красивое, румяное, большое. В прозрачном воздухе отчетливо виднелись: противоположный берег озера заросший мелкими таловыми кустами, чистые, украшенные инеем, громадные луга с блестевшей на них водой больших озер и речек, редкие островки мелколесья, и за ними — крупные осокоревые деревья по берегам воложек и стариц.
Вдали, против устья Камы, голубел высокий правый берег Волги, с ветреными на нем мельницами, селами и деревнями, окутанными сизым туманом.
Пестрые летние луга покрытые густой травой, цветами и сочной зеленью деревьев, — ароматны и красивы. Но в них глухо, нет кругозора. Насыщенный испарениями воздух не так, как осенью, чист и прозрачен, — в них нет шири и простора.
Осенние луга, также как и летние, имеют красоту и свои краски. Мне, — они милее летних, и я сидел на берегу озера, любуясь перспективными видами «голых», казавшихся безбрежными лугов, —
С Камы показалось несколько артелей гусей.
На случай, — не налетят ли на меня, я скрылся в береговых кочках и вложил в ружье патроны с нулевой дробью.
Передние артели пролетели срединой озера, и только последняя, отставшая от первых, достигнув озера, потянула вдоль моего берега и налетела на меня, — высоко и не близко.
Огорченный неуспехом утреннего осмотра утиного присада, я выстрелил «на удачу». Один гусь отделился от стаи, часто махая крыльями, поднялся кверху, на мгновенье остановился, и с большой высоты грузно бухнулся в воду, — в расстоянии от берега более пятидесяти сажен.
Хороший, — красивый выстрел, и недурная картина из охотничьей жизни…
С большим удовлетворением и с благодарностью взглянул на своего десятифунтового садочного Ремингтона. Этим выстрелом, надежное ружье еще раз подтвердило справедливость рассказов местных охотников о его дальнобойности и силе…
Кругом было светло и ясно, но над поверхностью озера бежал туман, то открывая, то снова закрывая воду, и мне не было видно, — где лежит убитая птица.
Макбет слышал, как гусь упал. Посланный мной, он поплыл и скоро скрылся в волнах тумана.
Долго не было Макбета. Я стал беспокоиться и, наконец, услыхал, значительно правее моей сидки, всплески воды и шаги бегущей берегом собаки.
Очевидно, Макбет потерял в тумане направление ко мне и сбился «с дороги».
Он пришел — без гуся, и сейчас же лег у моих ног, дрожа всем телом. Сняв с себя полушубок, я накрыл им собаку.
Что же дальше делать?
Снова посылать за гусем, обожженную ледяной водой собаку, было бесполезно, так как туман мешал видеть, где лежит убитая птица.
Отказаться от гуся, такой редкой и в этот день единственной охотничьей добычи, — также не хотелось…
— Посижу и подожду, когда уйдет туман. Собака согреется, снова пойдет в воду. и достанет гуся.
Это решение так окрепло, что я готов был сидеть на озере до полудня. Тогда будет виднее и теплее.
Ждать пришлось недолго. Потянул ветерок, туман еще сильнее побежал по воде, вскоре собрался в конце озера, над его истоком, и повис над ним, колебавшейся белой полосой.
Озеро совершенно очистилось от тумана. Небольшой ветерок рябил воду.
Гусь, — не утка, и его должно бы видеть на воде.
И тем не менее, на воде гуся не было видно.
— Куда же он девался!.. Неужели нырнул и ушел?
