советскому человеку с исковерканным ими же сознанием реальная старая Россия
действительно чужда, себе он там места не видит. Именно на почве отвержения
реально-исторической России (европейской и «капиталистической») и апелляции к
допетровским временам «патриотические» изыскания «постсоветских» коммунистов,
совпали с настроем «розовой» части русских националистов. Как писал один из
органов отечественного фашизма (находящегося как раз на стыке между «новым
русским национализмом» и национал-большевизмом): «Давайте посмотрим, где больше
консервативной правды и русскости — в России образца пресловутого 1913 года, или
в сталинской империи конца 40-х, повернувшейся к Православию, а в тайне, в
сталинском сердце, и к Самодержавию?» Идеологи «нового русского коммунизма», со
своей стороны, дозволяли примкнуть к себе и «новому русскому национальному
традиционализму» (при условии отказа последнего от антикоммунизма,
антисоветизма, нетерпимости по отношению к атеистам, от идеализации монархии и
столыпинских реформ).
Следует заметить, что русское национальное движение, было единственным
появившимся после 1991 г. «внесистемным» элементом. Конечно, подспудно
развиваясь в условиях «ленинской национальной политики», как дитя в утробе
матери, пораженной всеми возможными инфекциями, оно вышло на свет уродцем и в
90-х годах в «чистом» виде оставалось крайне маргинализированным, а в
сколько-нибудь заметном виде выступало опять же как совершенно левое — в виде
советизированного национал-социализма. Однако в дальнейшем, в 2000-х годах, оно
приобрело вполне самостоятельные очертания и вышло из-под контроля
национал-большевизма, более того, видимая часть его заняла определенно
антикоммунистические позиции. И хотя оно оставалось крайне раздробленным и
организационно-политически ничтожным, в идеологическом плане оно стало
чрезвычайно популярным и даже настолько, что заставило обратить на себя
недоброжелательное внимание властей, для которых борьба с этими настроениями чем
дальше, тем больше становилась приоритетной задачей. Но это — совершенно
отдельная тема. Здесь же существенно подчеркнуть, что ко времени событий 1991 г.
и после них ни одно из обстоятельств — ни политическое происхождение и позиция
власти, ни «человеческий фактор», ни общественные настроения, ни идеология любой
из сколько-то значимых политических сил, — не располагали к восприятию наследия
императорской России.
Приходится констатировать, что существующая ныне Российская Федерация — не
Россия, а лишь государственное образование, существующее на части территории
последней и не имеющее к ней никакого отношения ни политически, ни юридически,
ни культурно. Это все ещё обломок созданного коммунистической партией на
развалинах уничтоженной ею России Советского Союза — нереализованной заготовки
«земшарной республики Советов». Развал СССР не привел к возрождению российской
государственности. Тандем советоидной власти и советской же по духу
интеллигенции другого результата и не предполагал. Правда о реально-исторической
России оказалась никому не нужной, и её наследие не было востребовано.
Востребованы были только отдельные внешние атрибуты, но и с учетом их
использования уровень «уподобления» исторической России в целом (в одних
областях он был большим, в других — меньшим) не превышал таковой конца 40-х —
начала 50-х годов.
Однако сохранение советской идентичности при очевидном банкротстве в мировом
масштабе коммунистической идеологии и необходимости возвращаться на естественный
путь экономического развития не могло не породить многочисленных коллизий и
противоречий, находящих выражение в чудовищных химерах: противоестественной и
смехотворной мешанине символики и причудливом переплетении антагонистических
воззрений. Власть, уже не помышляющая о коммунистическом мессианстве, но не
желающая порывать с порожденным им советским наследием, нуждалась в добавлении к
последнему и наследия тех, кто был её антагонистом. Так в устах носителей власти
появились цитаты из «Наших задач» И.А. Ильина. Но чьи, собственно, «наши» эти
задачи? Между тем ответ предельно конкретен. «Наши задачи» первоначально
издавались руководством РОВС «только для единомышленников» — его членов. Ильин
не только был наиболее ярким апологетом Белого движения (именно его взгляды
наиболее адекватно выражают идеологию Белого Дела), но был организационно с ним
связан, являясь официальным идеологом Русского Обще-Воинского Союза —
организации, созданной генералом П.Н. Врангелем и объединившей в эмиграции чинов
всех белых армий. Этот пример весьма характерен.
Нетрудно заметить, что все основополагающие установки и лозунги, которые сейчас
вынужденно приняты государственной властью — культ российской государственности,
идеология национального единства, озабоченность территориальной целостностью
страны, отрицание «классовой борьбы» (вплоть до принятия закона, карающего за
«возбуждение социальной розни»), экономическая свобода — чисто «белые». Это всё
то, что было в старой России, за что боролись белые и всё то, что было так
ненавистно красным. Но власть отождествляет себя не с белыми, а с красными, и
ведет преемство не от исторической России, а от большевистского режима. Основное
противоречие современной жизни — как раз и есть противоречие между объективно
востребованными ныне «белыми» (то есть, собственно, нормальными, естественными и
здравыми) идеями и устремлениями и «красным» происхождением тех, кому приходится
их проводить.
Однако, хотя вследствие гораздо более продолжительного, чем в других странах,
существования на территории России коммунистического режима, поиски порванной
нити прежней государственности оказались тут крайне затруднены, объективное
развитие страны по естественному пути рано или поздно поставит и вопрос об
адекватном этому пути культурно-политическом оформлении. Исторической основой
бытия всех «развитых стран», на которые неизбежно будет ориентирована власть,
заинтересованная в конкурентоспособности своей страны, лежит не тоталитарная
утопия, а традиционное общество, однопорядковое исторической России. Поэтому
нынешнее противоречие между объективными задачами развития и субъективными
пристрастиями решающих их людей неизбежно со временем будет решено в пользу
первых (тем более при смене поколений).
Проблема государственного правопреемства с исторической государственностью после
ликвидации коммунистического режима теоретически не представляет особой
сложности и была, например, успешно решена в 90-х годах в восточно-европейских
странах. Для России она, конечно, гораздо сложнее в силу длительности господства
этого режима, но включает те же самые принципиальные моменты. То есть при
решении этой задачи были бы минимально необходимы такие вещи, как:
1) правовая оценка на высшем государственном уровне большевистского переворота
как преступного,
2) декларация о государственно-правовом преемстве с уничтоженной большевиками
