Ратуша походила на все ратуши: просторная, с витающими внутри запахами вареной капусты и мастики для пола. Я аккуратно обошел ковер для префектов, расстеленный у самого входа, почтительно поклонился Книге ушедших и заморгал — в здании стоял полумрак. В дальнем конце помещалась сцена, украшенная — довольно мило — фигурной лепниной. По одну сторону зала располагались кухни, а по другую — широкие двойные дубовые двери, которые вели, видимо, в комнату для заседаний Совета. Входить туда строго запрещалось, но один раз в жизни, на двадцать минут, каждый гражданин все же оказывался там: для прохождения теста Исихары.
Я положил себе овсянки, намазал на хлеб положенное количество джема и сел напротив Томмо за одним из красных столов. Людей было мало: серые из утренней смены уже поели, а хроматики редко вылезали из постели — разве что наставал их черед идти в пограничный патруль или еще куда-то. Я заметил Джейн, которая заканчивала завтракать; но она не смотрела в мою сторону. Томмо, как он заявил, пришел сюда, чтобы я не связывался с приличным обществом.
— Трэвиса не нашли, — сообщил я.
— Найдут. Послушай, ты что, собираешься и впредь выкидывать такие штуки ночью? Если кто-то один совершает бессмысленные подвиги, остальные выглядят не слишком хорошо.
— А если бы пропал ты? — возразил я, но Томмо лишь пожал плечами.
— Скажи, — продолжил я, — кто-нибудь живет в нашем доме? На верхнем этаже?
Томмо поглядел на меня и поднял бровь.
— Ты имеешь в виду, кроме того, о ком нельзя говорить?
Я кивнул.
— Ничего не знаю. А что?
— Я слышал какие-то звуки.
Однако Томмо уже отвлекся на другое: вытащив расческу со множеством поломанных зубьев, он лихорадочно придавал себе пристойный вид.
— На случай внезапной проверки? — спросил я.
— Нет, тут дело поважнее. Можно тебя попросить кое о чем? Старайся выглядеть как можно непривлекательнее. Я знаю, тебе это нетрудно, но тем не менее поднапрягись.
— Что?
— Вот это, — он показал на вошедшую девушку, — Люси Охристая, о которой я говорил. Чем дальше, тем больше она расцветает. А знаешь, что мне в ней нравится больше всего?
— Ее чувство юмора, из-за которого она встречается с тобой?
— Нет. Хотя ее отец нахапал разного городского имущества, обвинений против него не выдвинули. Она сидит на денежной куче. А в браке все имущество супругов считается общим.
— Ты ведь в душе неисправимый романтик?
— Когда речь заходит о звонкой монете, я стану кем угодно.
Я грустно наклонил голову и переключил свое внимание на Люси, дочь предыдущего цветоподборщика. Она была маленького роста, изящная, с длинными волнистыми волосами и бледным лицом. Девушка оглядывалась — слегка смущенно. Мы с отцом уже видели ее — на мосту, с маятником в руке. Люси посмотрела в нашу сторону. Томмо помахал ей, и девушка неуверенно подошла к нам.
— Привет, Тиммо, — сказала она, садясь.
— Томмо, — поправил он. — Мне показалось, что тебе будет приятно сидеть с нами, сердце мое.
Люси взглянула на меня.
— Я зарежу кого хочешь за чашку чаю.
Томмо понял намек и исчез.
— Он хочет жениться на мне. — Люси облокотилась на стол и устремила взгляд не на меня, а в некую точку над моей левой бровью. — Мама сказала, что я свободна в выборе. Как ты считаешь, выходить за него или нет?
— Он думает, что у тебя есть деньги.
Девушка фыркнула.
— У нас нет ни гроша.
— Тогда вряд ли стоит. Кстати, я Эдди Бурый.
— Сын цветоподборщика?
— Он самый.
— А ты симпатичный. Особенно мне нравится твой нос.
— Это подарок на день рождения.
— Что еще занятного тебе подарили?
Я решил сменить тему — Люси зашла слишком уж далеко.
— Томмо сказал, что ты ищешь гармонические линии.
— Земля утопает в неслышной музыкальной энергии, — объявила она театральным тоном, — скалы и почва, пустоши и поля. Ми-бемоль, если тебе интересно, но регистр очень высокий, услышать невозможно. Это нечто вроде переносящего энергию гармонического ветерка, который дует вдоль определенных линий и качает мой маятник, словно китайские колокольчики. Энергия, связывающая воедино все в мире. Гармония сфер.
Я ничего не ответил, что само по себе было весьма красноречиво.
— Ну да, — вздохнула Люси, проводя рукой по волосам, — все так думают. Мне нужна ложка. Можешь помочь?
Я подскочил на месте — такая откровенная просьба застала меня врасплох.
— Да, то есть, ну, понимаешь, — что ты сказала?
— Десертную, суповую, бульонную, чайную, все равно какую. Из Ржавого Холма. Ведь ты едешь туда?
— Ах вот что. Я думал, ты…
— Думал, что я хочу
— И сколько же поцелуев предполагается? — спросил я.
«Кругленькая сумма» — пять процентов, причитавшиеся Томмо, — могла означать, что моим губам предстоит немало поработать. А может быть, и языку тоже.
Люси пожала плечами.
— Зависит от того, что ты умеешь. Друзья?
— Друзья.
— Близкие друзья?
— Давай пока побудем просто друзьями.
— А вот и твой чай, — сказал подошедший Томмо, пристально глядя на меня: Люси почти переползла мне на колени.
— Я не хочу, — объявила она, опуская веки. — С удовольствием бы поспала.
И, словно желая подтвердить свои слова, Люси положила голову на стол и захрапела.
— Она всегда так? — осведомился я, и Томмо печально кивнул.
Все стало ясно. Девушка накачалась зеленым цветом. Если бы префекты пронюхали, что Люси видели под кайфом в общественном месте, были бы серьезные неприятности, не говоря уж о сплетнях.
— Эй, Люси, — я потряс ее за плечо, — пора просыпаться.
Я велел Томмо взять девушку за локоть, и вдвоем мы поставили ее на ноги. Под стоны и жалобы Люси мы проследовали на улицу.
— Нам нужна дверь дома де Мальвы, — сказал я. — Раз Люси нагляделась на желто-зеленый, нам нужен красно-фиолетовый, чтобы нейтрализовать его воздействие.
— А это сработает?
— А как же! Тот, кто вырос в семье цветоподборщика, знает кое-какие хитрости.
Больше убеждать Томмо не пришлось, и мы повели Люси, которая держалась все менее твердо, в сторону префектских домов.
