я узнала его. Это был Перкинс, напарник Острея Ньюхена по беллетриции, а также по детективному сериалу «Перкинс и Ньюхен».
— Привет. — Он протянул руку и широко улыбнулся. — Зовите меня просто Перкинс. По рассказам Острея, вы уделали Хопкинса вчистую.
— Спасибо, — ответила я. — Острей очень мил, но дело еще далеко не закончено.
Он показал на горизонт.
— Что скажете?
Я окинула взглядом открывающийся вид. Вдалеке над зеленой цветущей равниной поднимались пики заснеженных гор. У подножия их простирались леса, и огромная река пролагала себе путь по долине.
— Прекрасно.
— Мы реквизировали его из отдела фэнтези в Кладезе Погибших Сюжетов. Это сам по себе готовый мир, написанный для романа в жанре «меча и магии» под названием «Меч зеновийцев». За горами — ледяные просторы, глубокие фьорды и останки давно забытой цивилизации, замки и все такое. Мир был продан с аукциона, когда от идеи книги отказались. В ней не было еще ни персонажей, ни событий, что обидно. Судя по работе, проделанной автором только на этапе описания мира, мог бы получиться бестселлер. Но что потеря для Той Стороны, то нам прибыток. Мы обычно держим тут граммазитов и прочих странных тварей, которые по той или иной причине не в состоянии тихо-спокойно обитать в собственных книгах.
— То есть как бы убежище?
— Да. А также тюрьма и заповедник — отсюда и пароль.
— Кроликов тут развелось — ужас, — заметила я, оглядываясь по сторонам.
— О да, — ответил Перкинс, переходя по каменному арочному мосту небольшую речку, — нам так и не удалось наложить запрет на размножение в «Обитателях холмов». Если пустить там все на самотек, книга окажется настолько переполнена пожирателями одуванчиков, что не пройдет и года, как там каждым вторым словом станет «кролик». И все же Ленни[26] с удовольствием бывает здесь, когда ему удается выкроить время.
Мы двинулись по тропе к полуразрушенному замку. Груды упавших со стен камней поросли травой, деревянный подъемный мост сгнил и обрушился в высохший ров, заросший ежевикой. В вышине над уцелевшими еще башнями кружили птицы, напоминавшие ворон.
— Это не птицы, — сказал Перкинс, протягивая мне бинокль. — Посмотрите.
Я пригляделась к большим кожистым крыльям тварей, описывавших широкие круги над замком.
— Скобкусы?
— Отлично. У меня тут шесть пар — исключительно для исследований, спешу пояснить. Большинство книг могут отдать штук по сорок без особого вреда. Мы вмешиваемся, только когда их численность выходит из-под контроля. Нашествие граммазитов может оказаться просто опустошительным.
— Знаю, — ответила я. — Меня чуть не…
— Осторожнее!
Он отпихнул меня в сторону, и на то место, где я только что стояла, плюхнулась кучка дерьма. Я посмотрела на стену и увидела покрытую грубой темной шерстью человекообразную тварь, которая злобно пялилась вниз и издавала гортанные крики.
— Йеху, — с отвращением пояснил Перкинс. — Они не только гнусно себя ведут, но и совершенно необучаемы.
— Те самые, из «Путешествий Гулливера»?
— В точку. Когда переделывают такие оригинальные произведения, как роман Джонатана Свифта, персонажей обычно дублируют для оценки и консультативных целей. Людей можно переобучить, но твари, как правило, остаются в исходном виде. Я не особенно люблю йеху, но они относительно безобидны, так что лучше просто не обращать на них внимания.
Мы торопливо проскочили под башней, чтобы избежать других снарядов, и вошли во внутренний двор, где мирно паслись два кентавра. Они подняли головы, улыбнулись, сделали нам ручкой и продолжили кормежку. Я заметила, что один из них слушает плеер.
— У вас тут и кентавры есть?
— А также сатиры, троглодиты, химеры, эльфы, феи, дриады, сирены, марсиане, лепреконы, гоблины, гарпии, инопланетяне, далексы,[27] тролли — все, что угодно. — Перкинс улыбнулся. — Большая часть неопубликованных романов относится к жанру научной и ненаучной фантастики, в большинстве из них присутствуют мифические существа. Когда одна из таких книг идет в утиль, я обычно спешу на свалку. Ведь жалко разбирать их на текст, правда?
— А единороги у вас есть?
— Да, — вздохнул Перкинс. — В огромном количестве. Ума не приложу, что с ними делать. Хотелось бы, чтобы потенциальные писатели относились к своим созданиям с большей ответственностью. Я понимаю, когда про них пишут дети, но взрослые-то! Все единороги из утилизированных романов оказываются здесь. Прямо хоть лозунг пиши: «Единорог не для страницы номер двадцать семь. Он — для вечности». Как по-вашему?
— По-моему, о них все равно будут писать. А что, если отпиливать им рога, а самих отправлять в книги о пони?
— Я этого не слышал, — с каменным лицом ответил Перкинс. — У нас тут имеются и драконы. Иногда по ночам их слышно, когда ветер с их стороны. Когда — если — Пеллинор поймает Искомую Зверь, ее тоже определят сюда. Надеюсь, куда-нибудь в глушь. Осторожно, не вляпайтесь в орочье дерьмо. Вы ведь потусторонница?
— До мозга костей.
— Кто-нибудь догадывается, что утконосы и морские коньки — вымышленные?
— Правда?
— Конечно. Не думаете же вы, что такие странные животные получились случайно? Кстати, как вам мисс Хэвишем?
— Она мне очень нравится.
— Как и всем нам. Сдается мне, мы ей тоже нравимся, только она виду не подает.
Мы подошли к одной из башен во внутреннем дворе замка, и Перкинс толкнул дверь. За ней оказались кабинет и лаборатория. Одна стенка была сплошь заставлена стеклянными банками с заключенными в них существами всех форм и размеров, а на столе лежал частично препарированный граммазит. В желудке у него находились полупереваренные слова, почти разложившиеся на буквы.
— Не могу до конца понять, как это у них получается, — сказал Перкинс, тыкая в труп шпателем. — Вы знакомы с Матиасом?
Я огляделась, но не увидела никого, кроме гнедого коня с лоснящимися боками. Конь смотрел на меня, я — на него, но в комнате больше никого не было. И тут до меня дошло.
— Доброе утро, Матиас, — сказала я как можно вежливее. — Я — Четверг Нонетот.
Перкинс громко рассмеялся, конь ржанул и ответил глубоким баритоном:
— Счастлив познакомиться с вами, мадам. Позвольте мне еще некоторое время отягощать вас своим присутствием?
Я кивнула, и конь вернулся к каким-то замысловатым заметкам, которые он делал в гроссбухе, лежавшем на полу. То и дело он останавливался, погружал перо, прикрепленное к копыту, в чернильницу и писал крупным каллиграфическим почерком.
— Это гуигнгнм? — спросила я. — Тоже из «Путешествий Гулливера»?
Перкинс кивнул.
— В шестьдесят третьем Матиас, его кобыла и двое йеху привлекались в качестве консультантов для ремейка Пьера Булле «Планета обезьян».
— Луи Арагон некогда сказал, — заявил Матиас, — что воображение гения обеспечивает кретинов идеями на двадцать лет вперед.
— Вряд ли можно считать Булле кретином, Матиас, — возразил Перкинс, — и к тому же ты опять в своем репертуаре: «Вольтер сказал так-то, Бодлер заметил то-то…» Иногда мне кажется, что ты просто… просто…
