инвалид.
Троишин встал, потянулся. Сложил носилки и понес к машине.
– Все в порядке. - Теперь его лицо порозовело, выглядел он совсем здоровым. - Можете забирать… инструмент.
Участковый вдруг обнял Троишина, даже фуражку уронил на мокрую траву.
– Ну черт! С ума старика свел.
Сквозь лица людей Троишин вдруг снова увидел отчаянно вертящиеся толстые колеса перевернутого КрАЗа и туши, вываливающиеся в грязь.
– Ты что. Гена? - насторожился Кузнецов, заметив перемену в Троишине.
– Лоси… Они в лесу не оживают… Странно. Ведь это их лес. Почему так, Саша?
– Не знаю, Гена… Откуда нам это знать?
– Странно, - угрюмо повторил Троишин.
Сергей Смирнов. Эволюция-2
Бурый неподвижный силуэт посреди ледника… Его нельзя было не заметить: день был ясен, солнце стояло в зените, ледник сиял матовой белизной - и бурое пятно на нем казалось каким-то болезненно- инородным предметом… Две недели я бродил кругами по горам, зная, что он должен появиться… Снежный человек… гоминоид… йети… Который раз я ухожу на поиски… и возвращаюсь ни с чем. Профессия эпидемиолога дала мне возможность побывать в Азии… в Африке… да и в Англии - на конгрессах. В наследство мне досталось завидное здоровье: я еще способен карабкаться по скалам, бродить по непролазным чащобам. Но кому нужен очевидец, который молчит, ибо доказательств того, о чем его долг поведать людям, у него до сих пор нет… Вот что гнетет меня. Пока я не раскрою секрета, пока мои коллеги не перестанут пожимать плечами, утверждая, что в привезенных мною образцах 'нет ничего особенного',- до того самого дня нечего завидовать мне, единственному, быть может, из ныне живущих, посвященному в тайну. …Маттео Гизе. Специалисту в области микробиологии это имя должно быть знакомо… Выходец с юга Италии. Низкорослый, коренастый. Густая черная шевелюра со спадавшей на лоб тонкой, чуть завивающейся прядкой. Карие, очень живые глаза. Таким я его запомнил. Он часто заразительно хохотал и жестикулировал как дирижер джаза. Ему бы побольше солидности, заносчивый холодный взгляд - и он, пожалуй, стал бы необыкновенно схож с Бонапартом… Я познакомился с ним летом двадцать девятого года, когда еще учился в Московском университете и только-только начинал постигать тайны микробиологии. Маттео Гизе был старше меня лет на пятнадцать, то есть сравнительно молод, но о нем уже во всеуслышание уважительно отзывались корифеи… В то лето он приехал в Москву с группой специалистов по приглашению Академии наук и посетил нашу лабораторию. Вновь я встретился с Гизе в конце тридцать четвертого года в Лондоне, на международном конгрессе. А до этого прочел полтора десятка его статей: он занимался влиянием радиоактивности на культуры бактерий. Он первым заметил меня и подлетел с такой быстротой, будто боялся, что я успею провалиться сквозь землю. - Здравствуйте, дорогой большевистский коллега! - выпалил он так громко, что все, кто оказался в тот момент в холле гостиницы, замерли и изумленно посмотрели в нашу сторону.- О! Костюм солидного человека, умеющего произвести впечатление. Галстук… туфли… Все с больщим вкусом.- Он подмигнул мне и громко расхохотался.- Ты еще совсем молод, но, вижу, рано пошел в гору… Это самое верное начало. В гору надо идти смолоду и сразу, пока хватает дыхания, отдавать все силы на подъем… надо сразу подняться повыше… Не оглядываясь, дорогой мой красный синьор, ни в коем случае не оглядываясь. Иначе собьется дыхание… или, того хуже, испугаешься высоты… Я читал, читал. Очень хорошо для начала! - добавил он и, увидев, что я не понял, назвал две статьи, написанные мною в соавторстве с научным руководителем. Я, конечно, был польщен и в ответ рискнул высказать свое мнение о работах профессора Гизе, которые довелось прочесть. Он слушал меня внимательно, кивал, но вдруг стал загадочно улыбать. ся… Наконец он поднял руку, вежливым жестом останавливая мой панегирик. - Вы нравитесь мне, синьор Булаев,- сказал он с неожиданной серьезностью, перейдя вдруг на 'вы'.- Я подозрителен, однако вы мне нравитесь. Многие люди честны, но мне не по душе самолюбивая, заносчивая честность. Я - за простую честность. Я вижу ее в вас… Простите меня за идиотский вопрос: вы случайно не из ЧК? - Он так и произнес эти две буквы, аккуратно, с расстановкой, с мягким итальянским 'ч'. Я опешил. Он улыбнулся и махнул рукой: - Дурацкая шутка… извините… Вы уедете домой в свою Россию… И никто не узнает о том, что я вам сказал. Я рос в бесхитростной семье, а теперь мне приходится слишком многое скрывать… Я порядком устал. Он подвинулся ко мне и зашептал, стараясь не жестикулировать: - Предупреждаю вас, коллега, не читайте моих статей… Тех, которые будут… Все они теперь… хм… как бы это вернее сказать?.. Камуфляж… маскарад… Я смотрел на рего с недоумением, и он грустно вздохнул: - Вы не бывали в Шотландии?.. Нет?.. Появится возможность, обязательно посетите эти прекрасные ландшафты. Особенно озеро Лох-Несс. Запомните: Лох-Несс. Он замолчал и долго смотрел мне в глаза, словно призывая догадаться о чем-то… Желая скорее отделаться от роли ничего не понимающего собеседника, я улыбнулся, вероятно, весьма принужденно: - Вы говорите загадками, синьор Гизе. Надеюсь, вы не хотите сказать, что вот-вот бросите микробиологию и уедете в Шотландию. Странно было бы встретить вас в клетчатой юбочке. Маттео Гизе взорвался хохотом, но тут же осекся. - Нет, этого не случится. Я люблю свою науку. Скажу вам по секрету, передо мной открываются колоссальные перспективы. Мне дают такие огромные средства и штат, как если бы я не с пробирками возился, а строил 'Титаник'. Меня пригласили в Берлин и предложили лабораторию, где все меня будут слушаться беспрекословно. Весть эта меня не обрадовала. Я хотел было тактично смолчать, но не сдержался: - Вы хорошо представляете себе, на кого вам придется работать? Он долго пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь найти в них осуждение… или презрение. - У вас, красных, с пеленок на уме одна политика,- сказал он беззлобно.Между прочим, законы наследственности, теория относительности, всемирное тяготение - все они и при нашем капитализме, и при вашем социализме остаются таковыми, какие они есть. Во мне вскипела обида, и я добавил, плохо скрывая сарказм: - И при фашизме тоже? Гизе снисходительно улыбнулся: - И при фашизме. Тоже… К тому же не забывайте, кто правит у меня дома… Я выбрал из двух зол то, на котором можно больше заработать. Я имею в виду знание, а отнюдь не деньги, коллега… - А я с трудом представляю себе, что нацистам нужна какая-нибудь другая микробиология, кроме военной. Как насчет выведения смертоносных бацилл, синьор Гизе?,. - Нет,- усмехнулся Гизе.- Повторяю, коллега, я не политик, и перспектива - наконец поработать в свое удовольствие - меня вполне устраивает… Судить же станем по плодам.
Третья и последняя наша встреча состоялась четыре с половиной года спустя, тоже в Европе. Париж, начало февраля тридцать девятого года. В тот вечер я возвращался автобусом из Пастеровского института в гостиницу. - Разрешите, я пройду, - вдруг услышал я голос у самого уха. Я сделал попытку посторониться, невольно насторожившись: голос был знаком, но память еще не подсказала, чей он… Я вздрогнул, увидев прямо перед собой глаза профессора Гизе. Он чуть пригнулся, прикрываясь широкими полями шляпы, отогнутыми вниз, но я успел заметить, что он очень осунулся и словно бы постарел лет на двадцать, - Извините, извините,- пробормотал он и сразу же, не давая мне и рта раскрыть, добавил очень тихо: - Не замечайте меня… Я почувствовал, как он сует что-то в карман моего плаща. - Держите крепче… Это вам. Не удивляйтесь.- И он, резко отвернувшись, исчез в гуще толпы, заполнявшей салон. Я был поражен и напуган. Тучи над Европой сгущались, все были насторожены, и я понял лишь одно: Гизе тянет меня в какую-то темную историю… Однако деваться было некуда, приняв возможно более невозмутимый вид, я добрался до гостиницы. В кармане плаща оказался свернутый трубкой номер развлекательного журнала, между страницами которого я нашел листки бумаги с убористым машинописным текстом, несколько фотографий и одну рождественскую открытку. Невольно первым делом я перебрал фотографии. Одна из них была групповой: посреди какого-то лабораторного помещения были сняты пятеро - трое в белых халатах, остальные в черной форме офицеров СС. Среди 'белых халатов' был и Маттео Гизе. Все непринужденно, с оттенком делового довольства улыбались… Остальные фотографии были портретами незнакомых штатских личностей с нордической внешностью. Открытка содержала следующую надпись: 'Синьор Булаев! Простите
