Придавив голову майора к полу, Трифонова победно зарычала, а затем неожиданно звонким голосом прокричала на все подземелье:
– Ларец! Отдайте Ларец – и он будет жить!
– Да на, забирай, тварь… – голос Яны раздался совсем близко, на фоне какого-то громыхания и ритмичного металлического треска.
«Пулемет! – догадался Громыко. – Они катят Горюновский станковый пулемет. Там – разрывные пули, эту нечисть разорвет в клочья!» Но радость оказалась преждевременной, в сознании тут же возникла трезвая мысль: «Тебя-то, чудака на букву „м“, теми же пулями и посечет в мелкий винегрет…»
– Ну, ты, сучка, Ларец брать будешь или нет? – снова спросила Коваленкова.
– Внесите его сюда, – ровным голосом сказала Трифонова. Громыко скосил глаза и заметил, что скальпели в руках мертвой врачихи направлены вниз, один явно нацелен на его горло, второй – в живот.
«Порежет. Располосует, как покойника на вскрытии», – некстати подумал Громыко.
За дверью слышалась какая-то возня. Приглушенно хлопнула деревянная крышка, кто-то, кажется Илья, ругнулся.
– Быстрее! – крикнула та, что прежде была врачом Трифоновой, и снова зашипела, жутко, как не шипит ни одно живое существо.
– Несем, несем… Не извольте беспокоиться, сударыня, – сообщил в ответ граф, и в дверном проеме появилась его сгорбленная спина. Торлецкий, пыхтя, нес ящик с Ларцом, с другой стороны ему помогали красные от натуги Илья и Зава.
«А ведь ящик вовсе не такой уж и тяжелый, – автоматически отметил про себя Громыко. – Мы ж с графом его вдвоем отсюда уносили…»
Врачиха выпрямилась, отпустила Громыко и шагнула к ящику.
– Ларец! Покажите Ларец!
– Пожалуйста! Молодые люди, опускаем, – скомандовал Торлецкий, наклонился, ставя ящик на пол, на мгновение полы его черного плаща распахнулись, закрывая Трифоновой обзор, скрипнула крышка…
Спрятанный в ящике пулемет Горюнова зарокотал так, словно рядом запустили авиационный двигатель. Еле уместившаяся под крышкой Яна нажала на гашетку и выпустила первые пули прямо сквозь плащ графа. Круглая комната сразу наполнилась визгом металла, свистом осколков, звоном гильз.
Трифонова попыталась уйти с линии огня, сделав великолепный прыжок в сторону, но ей перебило ноги. Вторая очередь швырнула врачиху к двери на лестницу, а потом Яна просто и методично измочалила тело в синем комбинезоне с надписью «03» на спине до состояния полной деидентификации…
Тишина, наступившая в подземелье после сольного выступления «товарища Горюнова», оглушала сильнее самого громкого шума. Громыко показалось, что ему не просто заткнули уши ватой, а еще и залили их сверху чем-то вязким и звуконепроницаемым…
– Вот теперь точно – все… – донесся до него откуда-то издалека, словно с другой планеты, голос Яны.
Все заговорили разом, обступив майора. Граф принялся осторожно ощупывать его ногу, Илья, весело блестя глазами, совал Громыко в рот сигарету, очкастый Зава потирал пухлые ладони, пытаясь рассказать, как ему пришла в голову такая замечательная идея с ящиком, и только Яна молча смотрела на Громыко и улыбалась…
Глава десятая
В гостиной графа уютно пыхтел электрический самовар. Расположившись под экзотическими трофеями Торлецкого на диванах и в креслах, «истребители зомби», как поименовал всю компанию Зава, предавались релаксации.
Собственно, по-настоящему релаксировали только Громыко, Илья и Яна, распивая на троих пузатую бутылку отличного армянского коньяка из графских запасов.
Торлецкий же, которого алкоголь вообще не брал, и Вадим, отчего-то ставший мрачным и насупленным, несмотря на всеобщее победное настроение, от спиртного отказались и самозабвенно гоняли чаи с баранками.
Громыко блаженствовал. Перелом ноги обернулся прозаическим вывихом, который умелый граф с помощью Ильи и Яны вправил с ловкостью заправского костоправа. Боевое возбуждение последних часов сменилось расслабленностью и некой отупляющей эйфорией.
Закусывая мягкий, ароматный коньяк ломтиками обваленного в сахаре и кофейной пудре лимона, Громыко думал отнюдь не о «Кукловоде», достать которого сейчас стало еще сложнее, чем раньше. И даже не таинственные Пастыри, повелевающие, как выяснилось, чуть ли не всем человечеством, занимали его мысли.
Нет, думал он о вполне банальных, но отчего-то кажущихся сейчас, после пережитой смертельной опасности самыми важными вещах – о жене, о детях, о том, как мало он видится с ними, уделяет времени и внимания.
«Эх, вот бы зима в этом году выдалась нормальная, снежная, морозная! Махнули бы с Санькой и Наташкой на лыжах в Битцевский парк. Деревья все в инее, небо голубое, снег скрипит… А с Галиной хорошо бы в театр сходить, на комедию какую-нибудь… Она бы надела свое черное платье, прическу бы сделала. И смеялась. Я так давно не видел, как она смеется…»
От таких мелодраматических, сентиментальных мыслей Громыко раскис, и только присутствие малознакомых людей удержало его от пьяных слез…
Интердум тертиус
– Эрри Апид! Почитаемый эрри! – Седьмая спица Великого Круга эрри Габал ворвался в Верхний, вестминистерский кабинет Стоящего-у-Оси, особо не церемонясь, оттолкнул секретаря и захлопнул
