излечат немощь твою, силу вернут!
По ввалившейся щеке Груя скатилась одинокая слезинка. Он лишь вздохнул и откинулся на настеленные шкуры. Луня понял, что даже поприветствовать его Груй смог с великим трудом.
Пока суть да дело, Ваят со старшими ребятишками убежала топить баньку. Свирга с Руной и Уллой споро притащили из кладовой мяса, жбаны и кадки с припасами, Птах разжег в очаге огонь.
Вскоре в большом, закопченном котле забурлила похлебка, потянуло таким запахом, что у Луни в животе все свело, а рот наполнился слюной.
На столе мигом появились мисы и чашки с мочеными ягодами, солеными грибами, кореньями, черемшой и диким луком. Птах, улыбаясь и подмигивая Луне, пластал большим ножом кабанье розоватое сало, Выек, хотя и сам с дальней дороги, тоже помогал своим семейным – разделывал копченых гусей, укладывая истекающие жиром куски в большую глиняную чашу.
Луня, снимая с себя всю верхнюю одежу и оружие, следил за приготовлениями к пиру и понимал, что Корчи стосковавшись по таким привычным для них ранее делам, как прием дальних гостей, и теперь, радуясь нечаянному человеку, стараются вовсю.
Поспела банька. Луня с Выйком отправились париться, смывать грязь и дурные чары, если таковые прицепились в чужих местах. Но долго рассусоливать в душистом пару и махать вениками парни не стали – когда такой стол готовиться, больше ни о чем думать и не хочется. Скорее бы усесться на лавку, ухватить для начала двумя руками гусиную ногу, а потом, когда от нее лишь кости останутся, закусив это дело черемшой, запустить ложку в мису с похлебкой, да на житную горбушку сальца положить пластушину, в палец толщиной… Эх, жаль, жита у Корчей нету, ну да и без него разносолов хватает!
По общий хохот Луня с Выйком влетели в избу едва ли не через миг после того, как ушли. Корчи за стол не садились – ждали гостя. Луню усадили на Красное место, под матицей, рядом с Птахом, как старшим мужем за столом. Груй вставать не мог, и Свирга покормила его, пока Луня был в бане.
Немного резануло Луню, что Руна села рядом с Выйком, да еще и с той же стороны стола, что и Луня, и ученик волхва почти не видел ее. Но в чужой род со своим укладом не ходят, может, принято у Корчей так…
Птах поднял со стола большую бронзовую чашу-рог в виде коня, ахеи такие делают, ритонами называют.
– Поднимаю я рог сей за гостя нашего, не чужого человека, не прохожего, за родовича, а можа – и родича! Здрав будь, Луня из городища Влеса, милости богов тебе и удачи во всем!
Птах отхлебнул из ритона, передал Луне. Тот все гадал, что за мед варят Корчи, коли пчел в северных лесах нет? Вот и пришло время попробовать. Луня принял рог, отхлебнул, и удивился – не мед вовсе, арское хмельное питье, вроде того, что уже пивал Луня на Перевале, в Дозорной башне. «Это, выходит, и мед арский Корчи с собой несли? Вот уж хозяйственное семейство!», подумал Луня, передавая ритон Улле, как старшей женщине в роду.
Когда рог обошел по кругу всех и опустел, взялись за еду. Ели молча – некогда, да и будет еще время для разговоров. Луня, украдкой, улучив момент, бросил пару раз взгляд на Руну, но почти не увидел ее за сидевшими между ними Корчами. «Ну да ладно, потом насмотрюсь, уж больно жрать охота, давненько домашнего не едал!», – решил Луня и ухватился за вожделенную гусиную ногу…
Поели. Птах вновь наполнил ритон, подал его Луне – ответную речь держать, так родский уклад велит. Луня встал:
– Благи дарю я дому сему, и всем жителям его, и снизойдет с небес благость богов, и будет всем Корчам удача и слава!
Луня отпил, передал ритон Птаху и сел. Можно было бы и поболе сказать, но уж больно отяжелел Луня от съеденного, даже осоловел слегка. Когда брюхо полно, голова пуста – так Шык говорил.
Неожиданно заплакал в люле маленький Корч, видать, плохой сон мальцу привиделся. Ваят сорвалась с места, склонилась над младенцем. В тот же миг насторожилась Улла, привстала, напряженно глядя на дверь. Луня удивленно оглядел Корчей – все, как по команде, напряглись, словно в ожидании чего-то.
И верно – через миг Луня услыхал, как в дверь начали скребстись, словно с той стороны кошка когти точила. «Нечисть, никак, пожаловала?», – встревожился ученик волхва.
Улла распахнула дверь, и в избу, чуть подпрыгивая на ходу, вошли два мохнатых зверька. Луня разинул рот от удивления – это ж корневики, что померещились ему, когда в нору зачарованную следом за Выйком шагнул. Вот так диво – нелюдь к людям в гости ходит!
Луня повернулся к Птаху:
– Дядько Птах, а как так? Не уж-то с нелюдью дружбу свести сумели?
Птах улыбнулся в густую бороду, кивнул:
– Они пуще жизни соль любят, ну а у нас есть запасец, два мешка еще. Вот и делимся. А корневики за это дозоры несут, охраняют нас, стало быть. Им не в тягость, они все-все, что в лесах здешних на много дней пути во все стороны делается, знают. Говорить-то они не могут, но умеют мороки такие насылать, вроде снов, и показывать, чего им надо, и как. Лучше всех их Улла понимать выучилась, счас она с корневиками… покалякает, что ли, да и нам расскажет, что к чему. Токо я так понимаю, тревоги большой нет, опять, видать, ары по Приобурью рыскают…
Птах беспечно махнул рукой и сунул в рот горсть моченой брусники. «Эге!», – подумал Луня: «А Выек-то не так прост. Про нору рассказал, а про то, что меня корневики эти сразу, как я в лес вошел, заприметили, и словом не обмолвился!»
Улла меж тем, постояв возле корневиков с закрытыми глазами, начала говорить, чуть картавя и запинаясь:
– Двое мужчин… В дне пути отсюда… Их словно с Луны спихнули… Взялись из ниоткуда… Сидят в лесу, вечеряют… Один высокий, здоровый, волосом черн… Другой старый, седой, чародейничать может… Не ары это…
– Да это ж Шык с Зугуром! – перебив ахейку, крикнул Луня: – Други мои, мы с ним по кодовской реке, по Ортайгу плыли! А потом Страж Чаши, Змей Каменный, навалился на нас! Челн потопил, меня вот к Обуру зашвырнуло, а их, видать, вона куда!
– Ну, коли так, еще у нас гости дорогие! – радостно потер руки Птах: – Однако, баньку снова топить придется!
Глава седьмая
Посланник Хорса
Это и вправду оказались Шык и Зугур – сидели у костерка на поваленной деревине, говорили о чем-то. Луня с Птахом, пройдя норой корневиков, очутились в ста шагах от стана путников, на всякий случай тайком подкрались – а вдруг все ж чужие? Но все опаски растаяли, когда Луня услыхал, как Зугур говорит:
– Вот и пропал Лунька! И нас швырнуло, Владыко ведает куда! Не сможем мы с ним совладать, Шык! Пропал наш поход…
Луня шагнул к догорающему костру, громко сказал:
– Не пропал, Зугур! Вот он я, Луня, живой и целый!
Шык вскочил, Зугур схватился за секиру… и впервые в жизни выронил оружие из рук!
– Лунька! Жив, бродило!
Шык обнял ученика:
– Хвала Влесу, нашел ты нас! А Зугур уж развел мари: и Луня пропал, и все пропало…
– Все и впрямь пропало, дяденька! – перестал улыбаться Луня: – Но про то потом. Не один я.
Птах следом за Луней подошел к костру:
– Здраве будьте, путнички! И Шык-волхв, и… Зумур?
– Зугур! – обижено поправил Птаха вагас.
– Во-во, и Зугур-вой! Приглашаю вас к нам, погостить, отдохнуть!
– Вот уж диво дивное! – удивленно проговорил Шык, вглядываясь в бородатого мужика, неожиданно вышедшего из леса вслед за пропавшим учеником: – Никак… Птах?! Корча-Хозяина младшой сын! Вот не чаял… А как отец?
– Помер батя-то. – посуровел Птах: – В позапрошлый год, на самый Яров день помер. А Дом наш хуры сожгли. Теперя вот тут живем…
