Шык, изредка обращая мысли свои к арским дружинам, что по пятам шли, мрачнел все больше и больше. Черный лес явно помогал Любову воинству, и тот путь, что путники за семидицу проходили, арские сотни за пару дней проезжали. Вскоре уже к Долине они должны подъехать, а уж после этого догнать пеший отрядец для конных и вовсе плевое дело. Шык торопил своих, и люди из последних сил нажимали, заставляя ноги двигаться быстрее, а тела – забыть о голоде и жажде.
Теперь путники все время шли вверх, словно бы по пологому склону горы. Трещин стало меньше, и чадный дым понемногу рассеивался. Стало светлее и дальше видно, и сквозь черные густые облака нет-нет да и проглядывало голубое летнее небо.
Люди воспряли духом, приободрились, всем уже начало казаться, что вот-вот мелькнут меж поредевших дымных столбов Черный утес, что вознес вершину свою выше облаков, но обиталище Чернобога все не появлялось, зато слуг его в округе все больше и больше становилось.
Беры, отрядно и одиночно, стекались по зову Хозяина в самую середку Долины, и Луня, попробовавший посчитать попадавшихся ему на глаза воинов Чернобога, на пятой сотне сбился со счета. И это только с одной стороны столько, а с других сторон сколь еще беров к утесу топает? И как такую силищу одолеть, неизвестно, а там и ары с союзными им ратями других народов на подходе…
Шык, шагавший попрежнему первым, остановился вдруг, негромко сказал, головы не поворачивая:
– Когда в гуще беров окажемся мы, потеряться можем легко. Надо знак какой-то отличительный выдумать, не будем же мы перекликаться по-родски. Кто чего думает?
– Тряпицы к копьям привязать надо. – тот час отозвался Зугур: – По тем тряпицам и опознаем друг друга.
– Не годиться, беры могут пристать – что за тряпки, откуда. – волхв с досадой стукнул копьем о земь: – Еще есть чего умного?
– Дядько Шык… – раздался еле слышный голосок Руны: – А коли нам всем щиты в правую руку взять, а копья – в левую? И не приметно, и заметно. Что скажешь?
– Снова скажу – молодец ты, девка, молодец! Светлая у тебя головушка, Руна, не иначе, в деда твоего, в Корча, того Быстромыслом не зря звали. Так и сделаем. И еще, други – для нас главное к подоножию утеса Черного подобраться. А как там все случится потом, потом и решим. Перво-наперво запомните – пробираемся к подножию утеса.
Вскоре путники подошли к невысокой черной скале, за которой начиналась ровная пустошь, и лишь в некоторых местах поднимались над нею из трещин столбы черного дыма, пачкая голубое небо и затмевая солнце. И в самой дали, у окоема самого, углядели наконец путники тонкий и высокий утес, и впрямь на копье исполинское похожий, что воткнул в землю неведомый великан.
По пустоши во множестве шли к утесу беры, а поодаль, сотнях в двадцати шагов, виднелись дома, из черного камня сложенные, и невысокие приземистые башни – берские селения Черный утес со всех сторон окружали, на многие сотни шагов протянувшись, и минуть их путники никак иначе не могли, окормя как насквозь пройдя.
Жилища берские, к друг другу примыкая, сплошную каменную стену составляли собой, и стена эта, неровная и разновысотная, тянулась в обе стороны, на сколько глаз хватало. Кое-где торчали из нее уродливые башни, и на вершинах их плоских разглядели путники дозорных беров.
Через каждые пять сотен шагов имелись в стене проходы, и стояла у проходов стража. Однако беры, стекавшиеся внутрь своей огромной крепости со всех сторон широкой пустоши, в таком множестве шли, что стража никого не окликала, не пытала, кто, да зачем. Видать, и впрямь, всех беров сзывал Чернобог, и лишь они приказ его услыхать могли, поэтому и не было среди них чужаков.
У Луни внутри все заледенело и оборваться было готово, когда, подражая сутулой осанке беров, приблизились они к одному из проходов и влились в широкий поток черноплащевых воинов Хозяина.
Беры, гортанно переговариваясь меж собой, неспешно топали внутрь, и шум шагов, дребезжание копейных древок, глухой стук сталкивающихся щитов поглотил все другие звуки, лишь изредка громкая гортанная команда оглашал берское воинство.
«Они так говорят, потому что губы у них вырезаны!», – догадался Луня: «А вот как они различают друг друга, коли со стороны все похожи, все в одинаковых плащах и колобуках, и копья у них одинаковы, и щиты. Может, нюхом чуют? Но тогда нас бы уже учуяли, уже распознали, и убили, никакая магия Ар-Тахова не помогла бы, больно много беров. Как-то по другому беры опознают себя, но как?»
Мысль эта не давала Луне покоя все то время, пока не прошли в толпе иных беров путники проход, не минули стражей, и не вступили на пыльный и огромный внутренний двор берской крепости.
Черный утес приблизился, и видно теперь было, что громаден он, широк и основателен, а жилища берские, что тянуться в беспорядке до его изножия, в сравнении с каменным исполином и незаметны почти, так, мелкие камешки у ствола громадного дуба.
Берские полчища, что стягивались со всех сторон внутрь черных стен, после разбредались кто куда, понукаемые своими вожаками. Одни к стенам спешили, наверх карабкались, другие по каменным лачугам и хижинам разбредались, а третьи, и больше всего таких было, к утесу продолжали идти, и в их черный поток влился маленький отряд из четырех скрывающих лики свои под черными колобуками людей.
Громада Черного утеса все приближалась. Теперь разглядел Луня и дорогу, вкруг каменного исполина вьющуюся и к вершине его ведущую, и саму вершину, вознесшуюся много выше облаков. Там, наверху, еле заметные снизу, с земли, виднелись черные ели, о которых Пыря говорил, что громадны они и выше любого из деревьев земных будут. Где-то там, меж елей этих, чертог Чернобога, и вот туда, в выси эти, и предстояло путникам подняться.
Меж тем свечерело. До подножия утеса еще несколько сотен шагов оставалось, и надо было еще один круг стен черных минуть, и стены эти повыше внешних, уже пройденных, были, да и стражи у проходов в них поболе увидали путники.
Вдруг над берским воинством раскатились заунывные звуки трубящих рогов, и тут же распались сомкнутые черноплащные ряды, разбрелись беры окрест, копья в шалаши составляя и на земь усаживаясь. Кое-где начали костры запаливать, кое-где шатрянки ставить. Словом, сигналом к отдыху и ночлегу послужило хриплое пение рогов, что из крепости доносились.
Стража, которая в проходах стояла, лишь только рога зазвучали, внутрь стен зашла, и проходы бревнами черными заложила, перекрывая дорогу всякому, кто войти в крепость пожелал бы.
Шык первым уселся на земь, подогнув под себя ноги, и остальные последовали его примеру, начали делать вид, что беседуют они, кружком севши.
– До утра вряд ли мы к утесу пройти сумеем. – чуть слышно прошелестел волхв, но напрягшие слух люди услыхали его, и согласно головами в черных колобуках покивали. Потом Зугур спросил, тоже едва-едва губы размыкая:
– Ары-то близко?
– Да. То место, где Луня к Горькой реке спускался, проехали уже, и на ночлег не спешат устраиваться. К полуночи, если и дальше так ехать будут, сюда заявятся. Ну да бояться нам пока их нечего. Если уж даже беры нас не распознали до сих пор, ары и подавно не углядят в нас тех, кого ищут они.
Луня тревожно зашипел, глядя за спину волвху:
– Бер к нам идет, дяденька, хочет чего-то.
Все замерли, и сердца людские часто-часто забились в предчувствии беды – вот обратиться бер сейчас на языке своем поганом, попросит чего, или узнать захочет, а как отвечать ему? У них только один ответ ему есть – меч под ребра.
Но тогда остальные всполошаться, и начнется тут такая сеча, и полягут путники, так и не добравшись до цели своей. Обиднее всего, что на самом пороге, когда до конца чуть всего осталось, смерть принять придется…
Бер остановился в трех шагах от сидящих, прогорготал что-то, и Луня уже сжал рукоять меча под плащем, готовый броситься на ворога, но тут вдруг поднялся с земли Шык и ответил беру таким же горготанием, да прибавил чего-то, и еще свистнул в конце.
Бер неожиданно расхохотался, махнул рукой, мол, все нормально, и побрел назад, к своим, сидевшим неподалеку, сородичам. Шык вновь присел, по привычке потирая радостно ладони.
– Ты чего ему сказал, волхв? – изумленно прошептал Зугур.
– И откуда ты, дяденька, берский язык поганый вызнал? – спросил Луня.
