волновала торговца; он замкнулся в четырех стенах, оставшись наедине с горем.
Наконец в коридоре послышались шаги и детский голосок, похожий на птичий щебет. Тормон вытер ладонью влажные глаза и поднялся от камина. Девочка еще в дверях отпустила руку Рохаллы и кинулась на шею отцу:
– Пап! Куда ты подевался? Я так соскучилась! А мы столько сегодня успели! Знаешь, где мы гуляли? На самой крыше, только там холодно, тогда мы спустились вниз и помогли мальчикам собирать землю для костров. Правда, здорово, что можно топить землей, без дров, без угля? И мы навестили Руску и Аврио, а еще я оставила свое яблоко для Эсмеральды, и мне дали погладить овечку, а потом…
– Стой, стой! Дай перевести дух! – взмолился торговец. Обнимая дитя, он бросил благодарный взгляд на Рохаллу.
Пока Тормон тут страдал и жалел себя, эта молодая женщина занималась его работой: развлекала девочку, не давая ей возможности увязнуть в том же омуте тоски.
Рохалла присела на приземистый стул у огня.
– Если завтра ты не потребуешься Аркану для чего-нибудь срочного, может, пойдешь с нами?
Вопрос прозвучал беззаботно, однако Тормон уловил нотки беспокойства и дружеского участия. Он так и слышал невысказанное: «Не стоит бродить в одиночестве, предаваясь горю слишком долго». Но женщина промолчала, и он отдал должное ее благородству.
Аннас с готовностью поддержала затею:
– Да-да, папочка, пожалуйста! Там такой хороший рассказчик, он бы тебе понравился, завтра он придумает другие истории, и мы поиграем со Сколлем, и я покажу тебе свою овечку, у нее черная мордочка, и еще…
Рохалла рассмеялась.
– Знаешь, Тормон, иногда мне кажется, что твоя дочь дышит ушами.
– Вот еще! – Малышка захихикала и зажала ушки ладонями. – Какие глупости!
– Когда же ты набираешь воздуха, если все время тараторишь без умолку? – улыбнулась женщина.
– Может, у нее жабры, как у рыбки? – предположил отец девочки.
– Да нет же, папа, ты что?
– А теперь, дочка, чем бы ты ни дышала, отправляйся-ка спать.
В крепости бегало достаточно ребятишек, и Тормон без усилий нашел одежку и постельные принадлежности для Аннас. Оказавшись в кроватке, девочка задала свое неизбежное:
– Пап, расскажешь сказку?
– Хорошо. Какую тебе?
– Про Эсмеральду и волшебную овечку.
– Что? – растерялся отец.
Глаза малышки заблестели:
– Сегодня я гладила овечку, и она была волшебная. Правда-правда, мне Рохалла объяснила!
Они ушли с Эсмеральдой за спрятанным сокровищем, и когда вернутся, то отдадут его нам с тобой!
Торговец бросил беспомощный взгляд на женщину, и та быстро вмешалась:
– Эту историю я доскажу завтра, хорошо? А сегодня послушай что-нибудь другое.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– А, ну ладно. Тогда про кота и луну, пап!
В сердце Тормона будто вонзили клинок. Кот и луна – любимая история Аннас, придуманная когда-то ее матерью. Перед мысленным взором мужчины ослепительным бриллиантом вспыхнула картина из недавнего прошлого: живописно разрисованный фургон, что еще пару дней назад был домом для счастливой семьи; широко распахнутые глаза дочери, лукаво выглядывающие из-под бело-голубых одеял, и, наконец, лицо Канеллы, освещенное лампой, восторженное и немного задумчивое; она сидит на овечьих шкурах возле Аннас и плетет золотую нить волшебной истории.
Рохалла склонилась поцеловать девочку на ночь, и мирное! видение раскололось вдребезги. Все, что осталось, – это мучительная пустота в душе. Горло Тормона сжалось. Уходя, молоденькая женщина сочувственно положила ему руку на плечо.
– Справишься со сказкой? Тогда я пойду и раздобуду чего-нибудь на ужин. Спорим, ты сегодня еще не ел?
Она пожелала малышке спокойной ночи и прикрыла за собой дверь.
Аннас улыбнулась сквозь сон.
– Рохалла мне нравится. Только… Пап, когда вернется мама?
Отец похолодел. Он и забыл: естественные для взрослого вещи видятся иначе с точки зрения пятилетнего ребенка. Девочка так мало жила на свете. Где же ей понять, что если смерть забирает, то уже не отдает назад?..
Он взял ладонь дочери в свою и негромко заговорил:
– Аннас, тебе надо смириться с этим. Она ушла, и ты долго-долго ее не увидишь. Только когда ты
