нагруженную взрывчаткой и оружием, причем зачехленные ледобуры выглядят с небольшого расстояния точь-в-точь как снайперские «плетки».
Идти предстоит немало – километра четыре. В прежние годы, говорят, машины загоняли прямо на лед и доезжали до места с комфортом, но после того, как в прошлом году «Жигули» с тремя рыбаками угодила в промоину и ушла на дно вместе с людьми, технику стали оставлять на берегу.
В начале марш-броска есть только два чувства – холод и желание ткнуться носом в сугроб и уснуть. Постепенно ходьба согревает, становится жарко. Ноги вязнут в снегу, нос со свистом втягивает ледяной воздух. Начинаешь ощущать себя вьючным животным.
Молодые и сильные, в начале пути бодро топавшие в авангарде, уступают место зрелым и выносливым. Цепочка рыбаков растягивается, рвется на группки, и эти группки молча пыхтят, с упорством первопроходцев двигаясь к цели.
Как известно, всему на свете приходит конец. И этот мазохистический поход по заснеженному льду великой реки тоже завершается. Бывалые и авторитетные начинают оглядываться, силясь различить в темноте одним им ведомые ориентиры. Наконец один из аксакалов рыбацкого дела решительно втыкает ледобур в снег:
– Здесь!
Народ разбредается окрест, скидывает рюкзаки, расчехляет буры. Кто-то извлекает фляжку, кто-то – термос, и после перехода рыбаки взбадриваются кофе, чаем, коньяком и водкой – кому что послал Бог в лице заботливой супруги или собственных представлений о настоящем мужском досуге.
Лунки бурятся под аккомпанемент предположений о клеве. Обладатели драгоценной тюльки делятся с коллегами наживкой, по-куркульски рекомендуя каждому экономить, потому как: «А вдруг клев бешеный будет?»
Рыбаки разбирают снасти, «настраивают» удочки, вылавливают из пробуренных лунок ледяное крошево. Кто-то уже «опустил», кто-то еще ходит от лунки к лунке, кто-то никак не может обнаружить в темноте, куда он засунул поводки, и ищет фонарь. В общем, все зависит от темперамента и хозяйственности.
Наступает момент истины: мужики черными мешками нависли над лунками, напряженно вглядываясь в замершие кивки. Проходит десять минут, двадцать, полчаса...
И вот тогда самый юный и неопытный вскидывается и тоскливо вопрошает у холодного декабрьского ветра:
– А нахера мы так рано приехали?! Все равно не клюет ведь! Могли бы и поспать...
Илья снова усмехнулся – в тот самый первый раз этим неопытным был он. Ох, и наслушался он тогда от мужиков! Впрочем, все эти матерки и подковырки бывалых рыбаков оказались своеобразной традицией. Рыбацкая дедовщина, не в пример армейской, оказалась весьма дружелюбной. А уж когда Илья вытянул своего первого судака, а следом – двух бершей и налима, подковырки сменились шутливо-завистливыми возгласами:
– О, глянь, как Москва таскает!
– Ага, они, москвичи, такие... Всю рыбу щась у нас выловят. Все беды – это от них!
– Ну, хана нам, мужики! Илюха всех сделает. Илья, если че, дашь пару бершиков, жену успокоить, а?
Воспоминания воспоминаниями, а до сих пор жило в Илье это чувство превосходства над коренными волгарями, которых он тогда обловил. Приятно было...
Впрочем, он отвлекся. К обеду мужики обычно прерывали рыбалку и собирались в кучу. Из чьего-нибудь рюкзака появлялась газовая переносная плитка, работающая от баллончика. На нее ставилась здоровенная, артельная сковородка, и вот уже жарится сало, а когда аппетитный запашок начинает щекотать ноздри, туда же, к салу, забрасывается тушенка в количестве пяти-шести банок, несколько зубчиков чесночка и вареная картошка – от души.
Выловленную рыбу на льду не готовили – тут ее ни разморозить, ни помыть, ни почистить. Рыба для дома, для хозяйских, умелых женских рук. На рыбалке мужики заправлялись истинно русской, простой и необыкновенно вкусной походной едой. И конечно же, не обходилось тут без водки. Пили не как утром «для сугреву», а по-настоящему, стаканами. Но странное дело – никого эта ледяная водка не пьянила так, как в городе, не туманила глаз, не заплетала ног и языков. Просто живее начинала бежать по жилам кровь, веселее шевелились мысли, и мир вокруг становился родным и настолько своим, что Илья даже и не понимал уже, как он вообще жил без вот всего этого...
После обеда начиналась «самая рыбалка». Отдельные специалисты поднимали на лед до сорока килограммов рыбы и обязательно рассказывали при этом, что вот два года назад тут мужик центнер поймал!
Сидя над лункой и до рези в глазах вглядываясь в чуть подрагивающие на ветру кивки, Илья представлял себе, как под ним, на 10 – 12-метровой глубине, во мраке, плавают сейчас полусонные рыбины – судаки, берши, налимы. Как скользят в придонном илу вялые лещи, как вяло шевелят плавниками сомы, а в ямах с песчаным дном чуть колышутся неподвижные остромордые стерлядки.
И обратит ли хоть одно из подводных созданий внимание на его снасти, на повисшую безжизненно на крючках серебристую тюльку – ведает лишь бог вод, морей, рек и океанов Посейдон-Нептун, ну, или его местный заместитель Водяной...
Но какой же азарт, какой всплеск адреналина вызывает поклевка! Кивок резко дергается, раздругой, и тут уж зевать нельзя. Схватив удочку, надо сильно дернуть ее вверх на полный вымах руки, чтобы подсечь рыбу, а потом спокойно, но быстро выбирать из темной воды мокрую леску, стараясь не дать слабину, не упустить добычу.
Миг – и на льду уже пляшет красавец судак, сгибаясь в кольца. Танец его короток, но весьма экспрессивен.
– Ишь ты, шустрого какого поднял! – завистливо цокают языками свидетели твоего триумфа.
А ты, поменяв наживку, уже опускаешь снасть в лунку и готовишься к новым минутам ожидания...
Сворачивалось это действо часам к четырем-пяти. Самые азартные и жадные вымаливали у компании: «Ну, еще полчасика, мужики!», колдуя над лунками. Над бедолагами подшучивают, но терпят до тех пор, пока кто-нибудь из авторитетов не рявкнет:
– Все, уходим!
После возвращения в город, закинув по домам шмотье и улов, всей кодлой они завалились в баню. И какой же это кайф – после проведенного на ветру и морозе дня сидеть в парной, блаженно расслабляясь и вбирая ароматное банное тепло каждой клеточкой натруженного тела...
Так случилось в первый раз, а во второй – рыбалка растянулась на три дня. Народу было поменьше, зато у одного из друзей Дрозда, абсолютно белобрысого и голубоглазого мужичка с совершенно азиатской кличкой Киргиз, неподалеку обнаружилась дача с баней, которую, как выяснилось, пристроил к даче приятеля минувшим летом Дрозд.
Таким образом рыбалка превратилась в совершеннейший рай: днем на льду, вечером на Киргизской даче, где расторопные жена и теща хозяина и ушицы сварганят, и баньку истопят, и стол накроют, и бутылку поставят.
Это остервенелое гостеприимство, совершенно не связанное ни с праздниками, ни с какими-то выгодами для себя, Илью поразило едва ли не сильнее, чем сама зимняя Волга и рыбалка на ней.
Под свежепойманную рыбку и водочку да после баньки – сидели бы да сидели. Но ровно в полночь бдительные хозяйки безжалостно разгоняли гостей по койкам:
– Вы офонарели, мужики?! Завтра ж на лед!
И на следующий день все повторялось вновь...
В третий раз кое-кто из рыбаков уже пригласил с собой либо «половину», либо «мою девушку» – ну не все ж одним Киргизихам пластаться! Так и повелось: бабы в доме, мужики на льду. А вечером – гулянка с релаксацией...
Нынешняя рыбалка получалась пятой по счету. Своеобразный юбилей. Дрозд с Киргизом, узнав, что московский гость едет не один, пообещали удивить столичных жителей, и Илье оставалось лишь гадать, чего же такое придумали волгари...
До Средневолжска оставались считанные километры, когда на дороге возник, сияя светоотражательными ремнями, гаишник с жезлом.
