Твой демон зла. Ошибка

– Что же ты сразу-то? – удивился я: – Забыл?

Пашутин молча кивнул. Мы вернулись к дверям лаборатории, я подождал в коридоре, пока Пашутин забрал свой «дипломат» и включил сигнализацию. Потом мы долго шли по темным, гулким коридорам, топтались у обесточенных лифтов и спускались по лестнице вниз, к выходу, где нас давно ждала машина.

Охрана на вахте приветственно помахала им руками – нас с Игорем знали в лицо все смены, кроме нас в институте больше не было «полуночников». Я поднял руку в ответ, кивнул – открывай.

Молодой парень в черной форме и с беретом, засунутым под клапан на плече, нажал кнопку на пульте, зажужжала, медленно отворяясь, внутренняя дверь, бронированная, с узкой бойницей посредине. Такую дверь по распоряжению Урусова поставили здесь две недели назад, когда полковник узнал о том, что готовился чуть ли не штурм здания.

Внешняя дверь, обыкновенная, наполовину стеклянная, тоже была заменена на более надежную, с пуленепробиваемым стеклом.

Мы спустились по ступенькам крыльца к одинокой «Волге», выделенной руководством института специально для Игоря. По инструкции, телохранитель должен был сидеть впереди, и мне каждый раз приходилось выдерживать настоящую битву с Пашутиным, который все время норовил занять место рядом с водителем…

Наконец, расселись, и выехали за ворота…

Я, как обычно, проводил Игоря до двери. Было уже поздно, половина одиннадцатого, Элеонора Тимофеевна в такое время давно спала, и Пашутину пришлось открывать дверь самому. Он начал доставать ключ, и что бы «дипломат» не мешал, передал его мне. Я подхватил чемоданчик за ручку и удивился изрядному его весу.

– Игорь, а что он у тебя такой тяжелый?

– Да у меня там… – неожиданно замялся Пашутин: – Ну, в общем, я прихватил с работы кое-какие бумаги, поработаю еще дома.

– Но это же запрещено! – я даже осекся голосом от неожиданности: – Если «первый отдел» узнает, будет скандал.

– А что мне делать? На следующей неделе надо сдавать Прибор и все показатели и параметры должны быть в норме. Я не успеваю. Вот это будет – скандал так скандал! Тебе хорошо говорить, а у меня все полетит вверх тормашками, если я не сделаю эту работу вовремя. И карьера, и деньги, и перспективы – все. У меня в жизни больше не будет ТАКОГО второго шанса! Тех, кто вовремя не сдает свою часть работы по теме, у нас просто увольняют, как не справившихся. Серега, друг! Не говори никому. Я еще несколько раз так сделаю, и потом все. Я же, в конце концов, беру только графики и таблицы, в них не специалист ногу сломает, а ничего не поймет. Ну, я очень тебя прошу…

Знал я, знал, что не должен идти на поводу Пашутина, но в кой-то момент мне просто стало жаль парня. Игорь, расхристанный, в своем потрепанном пальтишке и стоптанных ботинках, стоял перед ним, как школьник перед грозным учителем, и просил дать ему возможность спокойно работать…

«А-а, ладно. Пусть себе корпит!», – решил я, а вслух сказал:

– Игорь, давай договоримся так: я ничего не знаю, ты мне ничего не говорил. Но… будь поосторожнее, хорошо?

Пашутин расцвел, как майская роза, пожал мне руку:

– Спасибо! Большое спасибо! Если все получиться, с меня причитается…

Мы попрощались, и я вернулся к машине – шофер обычно подбрасывал меня к метро. Я ехал домой, а на душе было не спокойно, и даже не Пашутинские бумаги были тому виной. Что-то вдруг накатило на меня, заставляя сердце сжаться, какое-то предчувствие беды…

Дома меня ждала Катя, грустная и усталая. Она разогрела ужин, и пока я ел, рассказала, что сегодня была в клубе, и ей впервые там не понравилось. Все были какими-то озабоченными, Наставник выглядел раздраженным, появилось много неизвестных, новых лиц, в основном мужики, но эти новенькие отличались от обычных посетителей клуба.

– Понимаешь, Сережа, они… злые какие-то. Даже не злые, а… ну, я не знаю, как сказать… Как будто мы все для них – глупые маленькие дети, а они взрослые, умные, сильные… Они нас просто не замечали. Ходили туда-сюда, иногда разговаривали с кем-то из мужчин, наших, «старичков», а к женщинам не подходили вовсе. Словом, я не понимаю, что происходит, но чувствую – ЧТО-ТО происходит.

Я, как мог, утешил жену, постарался убедить ее в том, что ей сейчас надо больше думать о ребенке, а не о клубе и его делах… Но этот разговор встревожил меня, добавив еще полешко в разгорающийся огонь дурного предчувствия, что постоянно жгло меня изнутри в последнее время. Мало того, я почему-то вспомнил о демоне зла, про которого рассказывал Хосы, и словно наяву, представил, как этот самый демон кружится над Москвой в сером холодном небе, раскинув черные кожистые крылья…

Где-то в центре Москвы…

– Ну-с, сударыня моя, приступим! – Учитель улыбался, говорил шутливо, однако сидящей за одной из граней аспидно-черного треугольного стола высокой, молодой и очень эффектной женщине было ни до шуток – ей было скучно.

– Главная ваша, я подчеркиваю, сударыня, именно ВАША задача – контроль за Прибором. Окунь и остальные выполнят основную часть работы – от подавления средств мобильной и радиосвязи в зоне проведения операции до огневого контакта с объектом, вы же только снимите пенку.

Оса, слушая Учителя, щелкнула замочком сумочки, достала длинную дамскую сигарету, прикурила, выпустила несколько аккуратных сизых колечек, потом как бы невзначай пустила одно, маленькое и быстрое, сквозь них, с удовлетворением заметила, что Учитель отвлекся – она очень не любила, когда лысые и плюгавые мужчины разговаривают с ней в ТАКОМ тоне.

– Прекратите, сударыня! – Учитель поморщился, помахал в воздухе рукой, разгоняя дым. Оса сыграла в кротость – потупила глазки, не глядя ткнула сигаретой в пепельницу и приняла позу «школьница-ляля на уроке», предано глядя совершенно честными и пустыми глазами на Учителя. Ей и так все было ясно, предстоящая операция виделась легкой и простой. Было лишь одно «но», «но» случайно знакомое и не особо опасное. «Но» это носило заурядное имя Сергей и не менее заурядную фамилию Воронцов. Сбрасывать со счетов его, начинающего телохранителя, прошедшего лишь предварительную подготовку, конечно, не стоило, но и реальной угрозы Воронцов не представлял.

– Вы выбрали «образ», сударыня? – задал вопрос Учитель и внимательно посмотрел в глаза одного из своих лучших агентов.

– Да, господин. Учитель, – Оса обожала выдерживать такие вот паузы, отчего ее шеф бесился еще больше. Что касается «образа», в котором предстояло работать, то тут она солгала. В «образе» главное – достоверность, а достоверности можно достигнуть, только если послушаться внутреннего голоса, синтуитивничать, причем непосредственно перед «работой».

– И какой же вы предстанете? – нетерпеливо спросил Учитель.

– Я предстану… амазонкой. На стальном коне. Разрешите идти, господин э-э-э… Учитель?

Маленький лысоватый человек нервно дернул щекой и кивнул – да, мол, свободна. Оса встала, покачивая греховными бедрами, процокала каблучками к двери, и каждый локон ее тщательно уложенных волос сообщил бы искушенному взгляду, что она прекрасно знает, о чем думает сейчас особь мужского пола, смотрящая ей вслед…

Ясным, теплым, уже почти совсем весенним, не смотря на только начавшийся март, утром я, как обычно, приехал в НИИЭАП. Перекинувшись парой слов с другими телохранителями, я дожидался, пока «моя» машина выедет из гаража. Вот и еще один рабочий день вошел в привычную колею…

Ребята из «ОО» поговаривали, что к апрелю, скорее всего, институтских снимут с режима охраны, и им всем светит по две недели отпуска.

«Вам-то отпуска, а мне, наверняка, дадут пару дней на отдых, и опять – каждый день „на ремень“!», – подумал я, садясь в подъехавшую машину.

Пожилой водитель с кличкообразующей фамилией Выдрин, мужик тертый и немногословный, пока ехали к Пашутинскому дому, привычно молчал, и только возле арки, где он обычно дожидался нас с Игорем, вдруг сказал: