– Сергей Степанович! Ты подзадержись минут на десять в квартире, я за маслом съезжу! Понимаешь, какая-то сволочь ночью из движка половину масла слила! То ли водила с дежурки, то ли архаровцы из внешней охраны… Боюсь, как бы не полетел движок… У меня синтетика была залита, я на машине не экономлю, так они, суки, и позарились, представляешь?! Я быстро, куплю канистру, зальюсь, и через двадцать минут я тут, идет?
Я в этот момент размышлял о вещах более приятных и важных для меня лично – детская кроватка, коляска, пеленальный столик, пеленки-распашонки – поэтому рассеяно кивнул:
– Только не тяни! Если в двадцать минут не укладываешься, бросай все и возвращайся! Потом купим твое масло, по дороге в институт!
Пашутин открыл дверь, как всегда, взлохмаченный, с синими, от недосыпа, кругами под глазами. Выглядел он расстроено и уныло.
– Привет! Ну как, посидел над своими бумагами? – спросил я, входя в прихожую.
– Посидел… – махнул рукой Игорь: – Да только без толку! Вылезла у меня одна ошибочка… В общем, всем ошибкам ошибка! Просчет в работе проектировщиков! Чего теперь делать, ума не приложу! Чаю будешь?
– Буду! – я захлопнул дверь, скинул куртку: – Тем более что Иваныч просил нас потоптаться тут минут двадцать, у него ночью какая-то сволочь масло слила, поехал покупать.
Попили чай. Унылый Пашутин хмуро отпускал короткие и мрачные реплики по поводу своего возможного будущего.
– Так, получается, твой Прибор неработоспособен? – спросил я, прихлебывая ароматный чай из большой, полулитровой кружки.
– Да он еще месяц назад работал! – ответил Игорь, кроша в пальцах печенье: – И проектной мощности достиг, и показатели почти в норме… Но, понимаешь, еще много что надо доводить… Есть кое-какие нюансы.
– Ну, а использовать-то его сейчас можно?
– Можно! – кивнул электронщик: – Можно, хоть завтра!
И тогда я задал вопрос, который не давал ему покоя все то время, которое он работал в НИИЭАП.
– Игорь, а для чего он, твой Прибор? И почему он так нужен… кому-то?
Пашутин бросил на меня быстрый взгляд, потом вдруг показал пальцем на потолок и прижал его к губам, мол, не здесь, потом поговорим.
Ну, не здесь, так не здесь… Я молча кивнул, встал, отнес свою чашку в раковину, кивнул за окно:
– Ну что, поехали, что ли? Иваныч, наверное, уже прибыл!
Я закурил, ожидая, пока Пашутин одевался в своей комнате. Наконец, все было готово, и мы вышли из квартиры на лестницу. Игорь захлопнул глухо лязгнувшую дверь, и вдруг, изобразив на лице какую-то гримасу, настойчиво потащил меня вверх по лестнице, на площадку между вторым и третьим этажами. Там, затравлено оглядевшись, он заговорил, быстро, сбивчиво, глотая слова:
– Понимаешь, Сергей, я не могу говорить о своей работе у себя дома! Мне кажется, что Урусов и его «ОО» понавтыкало мне микрофонов, и я боюсь последствий… А что касается Прибора, то он… по идее, это очень нужная людям штуковина. Она, то есть, он… Ты о теории Ломброзо слыхал?
Я сымитировал мысленную активность – наморщил лоб, глубокомысленно закатил глаза, но на память пришли только строки из недавно читанного дневника Льва Толстого: «Встречался с Ломброзо. Ограниченный, наивный старикашка!», о чем я честно и сказал Пашутину. Тот усмехнулся:
– Ну да, это уже сто лет назад считалось лженаукой. Вкратце, теория Ломброзо заключается в следующем: по внешнему виду и характерным особенностям человеческого лица можно определить, какие у этого человека наклонности. Ну, оттопыренные уши – признак жестокости, близко посаженные глаза – склонность к алкоголизму, прямой высокий лоб указывает на упрямство…
– Ты на президента Буша-младшего намекаешь? – хмыкнул я. Игорь досадливо махнул рукой:
– Да причем тут какой-то Буш… Я так, для примера… Потом, доказано уже, что Ломброзо ошибался. Но сама идея – идея, понимаешь? оказалась верной. Скрытые наклонности человека действительно можно вычислить, только для этого нужен портрет его мозга!
– О как! – от неожиданности я вздрогнул: – А как этот протрет получить? А-а-а, томограмма, рентген там всякий…
– Да не перебивай! – Пашутин начал кипятиться: – Какой, к бесу, рентген… Все живые клетки излучают энергию, и нейроны мозга – не исключение. Это излучение невидимо для глаза, причем в зависимости от размеров и специализации клетки сила и частота излучения различаются. С помощью моего… нашего Прибора, во-первых, можно получить полную цветную картинку энергетических полей, окутывающих мозг, причем в объеме, ну, как на голограмме, понимаешь?
Я кивнул. Пока все действительно было понятно…
Воодушевленный Пашутин продолжил:
– Во-вторых, у всех людей, как выяснилось, этот «портрет мозга» – разный, индивидуальный. И по нему можно с девяностосемипроцентной уверенностью определить, какие у человека таланты, склонности, предпочтения, болезни, психические патологии, скрытые желания…
– То есть ты хочешь сказать, что заглянув в любой мозг, можно определить, кто гений, а кто – маньяк?
У Игоря загорелись глаза:
– Да это что! Вот если бы у большевиков в 20-е годы был наш Прибор – Сталин нипочем бы не пришел к власти! И Гитлера бы не было, и вообще – это же новая эра в истории человечества! Конечно, впереди огромная работа – надо создавать базы данных, проводить массу экспериментов, это годы и годы труда, но в целом для вот такого, диагностического применения, Прибор готов. Но я тебе главного не рассказал… Понимаешь, есть еще в третьих…
Тут я немного насторожился – похоже, это «в третьих» было главным козырем Пашутина. Козырем, который он до смерти боялся вводить в игру…
Игорь между тем покрутил пуговицу на моей куртке и наконец заговорил:
– Это побочный эффект… Я его случайно обнаружил… В проекте такой задачи никто не ставил. Короче – если кое-что доработать, то с помощью Прибора можно не только выявлять наклонности человека, но и формировать их… Оказалось, что если изменить энергетическое поле мозга – сам мозг тоже меняется…
– То есть – включил Прибор, настроил на меня – и я из Сергея Воронцова превратился в Ваську Пупкина?
– Нет, – Пашутин сгорбился, нахмурил брови: – Все серьезнее… Ты останешься Сергеем Воронцовым, личность – воспоминания, самоидентификация и прочее – не пострадает. Просто… Просто можно сделать так, что станешь художником. Или врачом. Спортсменом! Летчиком! Банкиром! Токарем-пекарем-аптекарем, или, я не знаю…
Я положил руку Пашутину на плечо:
– Успокойся, Игорь! Я все понял: или солдатом, да? Убийцей, биороботом, бездумно выполняющим чьи- то приказы, так?
– Почти так… Только не бездумно. С удовольствием, понимаешь? Ты будешь искренне верить в нужность и правильность того, чем занимаешься…
Я задумался – ни хрена себе новости! Ай да Пашутин, ай да суки сын!
Игорь помолчал, потом вновь заговорил:
– Вот именно поэтому, я думаю, Прибор и нужен «господину Никто» – это же золотая жила, Клондайк! Я главную идею взял из тех разработок, которыми мы с Ковалем, помнишь, ты про него спрашивал, еще в НПО «Айсберг» занимались. Только тогда мы чисто на «войну» работали, и делали такую… электронную пушку, что ли, для дистанционного влияния на солдат вероятного противника. Но там работа прекратилась в самом начале – результаты были нулевыми, я и тогда особо не верил в ту идею, а сейчас понимаю, что мы занимались полной ерундой, хорошо, хоть не в пустую – придумали принцип действия улавливающего контура… А потом – Союз развалился и все вообще пошло прахом – финансирование прекратилось, мы же на бюджете сидели. Материалы засекретили, и отдел сократили, как бесперспективный… Ну, а сама идея – осталась, только переложил я ее по своему! Ну, и получился в результате наш Прибор – универсальный нейродешифратор. С одной стороны – новое слово в медицине, результат сотрудничества российских и
