продолжать?
Альбрехт, пораженный, молчал. Наконец он встал, вернул старику гороскопы и сказал, глядя в угол комнаты:
– Я не очень верю во все это. Однако я знаю, что в цилиндре. Вот вы обмолвились, что все предопределено. Тогда зачем? Все обязано произойти и без дополнительной... стимуляции, ведь так?
– Я сказал тогда и повторю сейчас: все предопределено. В том числе и это, – старик кивнул на бюро: – Забирайте его – и да хранят вас Донар и Водан, геноссе!
Вновь щелкнув каблуками, Альбрехт подхватил со стола цилиндр, сунул его в карман и шагнул к двери. Старик, с трудом поднявшись, пошаркал следом за гостем в прихожую – проводить.
Комната опустела, и в тот же миг в дальнем ее конце бесшумно отворилась еще одна дверь. Полоска багрового света упала в кромешную темноту, высветив типографский плакат «Воин Тысячелетнего рейха», потертый приклад карабина, фотографический портрет фюрера и худого, нескладного мальчишку лет двенадцати-тринадцати, стриженного на армейский манер и одетого в полосатую пижаму.
Лихорадочно блестя вытаращенными от страха глазами, он в несколько бесшумных прыжков преодолел комнату, еще хранившую запах табака и дорогого одеколона, оставшийся от гостя. Подняв крышку бюро, мальчик схватил черную палочку забытого катализатора.
Несколько мгновений он думал, озираясь по сторонам. Неожиданно из коридора послышалось: «Черт! Совсем вылетело из головы! Да, да, там, на бюро. О, не утруждайте себя, я вернусь и возьму...»
Побледнев, мальчик решительно прошептал «Хайль Гитлер!» и переломил палочку пополам. Одну половинку он сунул в карман пижамы, вторую положил на место и спрятался за спинкой качалки, присев и набросив на себя свесившийся плед.
Альбрехт быстрым шагом вошел в комнату, без сомнений цапнул с бюро половинку катализатора и так же быстро вернулся обратно. Спустя пару секунд в коридоре уже гремел дверной замок, а мальчик осторожно прикрывал за собой дверь в спальню...
На этом запись прервалась. На черном экране возник еще один титр: «...По консолидированному мнению сотрудников Денверской обсерватории, а именно мистера Аарона Мальковича и мистера Джошуа Вертсбери, и их коллег из Новозеландской королевской обсерватории мистера П. Л. Самуэльсона и мистера Г. Томби, комета C/1941Q7, открытая в 1941 году немецкими астрономами, объявляется исчезнувшей вследствие невыясненных причин и вычеркивается из всех реестров и справочников». Бюллетень Всемирного астрономического общества, июль, 1944 год, стр. 12».
На этом фильм закончился, и неофитам темпосканинга предложили самим догадаться о его содержании.
Осмысление пришло к Вадиму спустя несколько дней, когда он взял в библиотеке здоровенный том «Вторая мировая война. Хроника. Факты. Даты» на русском языке, и прочел там:
«...20 июля 1944 года, в полевой ставке Верховного командования германской армии „Вольфшанце“, расположенной возле города Растенбурга в Восточной Пруссии, состоялось покушение на Адольфа Гитлера. Предвидя поражение в войне и не без оснований обвиняя во всем вождя нацистов, группа германских генералов и высших офицеров – в том числе генерал-полковники Бек и Ольбрихт, генерал-майор фон Трескоф, а также фельдмаршал Роммель и сын духовного отца Гитлера Карла Хаусхофера – Альбрехт, составили в 1943 году заговор, условно названный „Валькирия“, с целью устранить Гитлера и одновременно захватить генштаб в Берлине. Заговорщики рассчитывали, что без Гитлера сумеют изменить ход войны и избежать окончательного разгрома Германии.
Покушение не удалось из-за малой мощности бомбы, принесенной в портфеле одним из заговорщиков. В ходе последовавших за этим инцидентом репрессий гестапо и СС было уничтожено немало людей из высших слоев германского рейха».
И лишь после этого ему стало до конца ясно, почему читавший вводную лекцию Пастырь так настаивал на важности показанной новичкам записи...
...Целла с очередным темпоагентом проплыла перед глазами и канула в приемном отверстии темпоскопа. Сухо щелкнуло колесо. Вспыхнул свет, отраженный выпуклым кожухом. Запахло жженой пробкой. И в этот момент, не раньше и не позже, оператор словно бы проваливался в прошлое, становясь очевидцем того, что происходило десятки, а иногда и сотни лет назад.
После ознакомления с инструкцией по темпосканингу Вадим поразился, какой колоссальный объем работ проделали те, кто методично и придирчиво собирал темподосье на членов Великого Круга, а также на ведущих мировых политиков, ученых, общественных деятелей или живущих и смертных, волею судеб оказавшихся вовлеченными в важнейшие для мировой истории события.
Конечно, темподосье на верховных иерархов Великого Круга в «гнезде» не хранились, для них существовал специальный, строго засекреченный бункер, в котором работали только Пастыри из Отдела безопасности, причем каждый из них прошел тотальную проверку в Комиссии Верности, таинственном Делекте Ректуме. Правда, коллеги по «гнезду», с которыми Вадим встречался во время перерывов, рассказывали, что иногда кому-нибудь из темпосканеров удавалось заметить на «картинке» в чужом темподосье верховных Пастырей. Это считалось большой удачей, и счастливчика обычно ждал приличный денежный бонус.
Но уже после первых дней, проведенных в «яйце», удивление и ожидание чего-то необычного сменилось разочарованием. Зачастую темпоагенты вообще не несли никакой полезной информации, но это еще полбеды. Львиная доля всех просмотренных оператором «картинок» оказывалась пустышкой. Ничего не значащие сцены из жизни, бесконечно скучные разговоры на отвлеченные темы, утомительная физиология...
Воистину, темпосканинг оказался весьма изощренным наказанием для проштрафившегося Наблюдающего Второго уровня Вадима Завадского!
Смена длилась восемь часов, в течение которых Вадим мог выйти из «яйца» лишь трижды – на ланч, на смок-бриф и на файф-о-клок. Слава богу, создателям и проектировщикам «гнезда» и «яиц» хватило ума разместить в кабинете оператора туалетную кабинку.
Просматривать «картинки» в реальном времени, естественно, было совершенно невозможно, и по умолчании темпоскоп воспроизводил их с пятикратным ускорением. Оператор, заметив нечто интересное и важное, мог замедлить процесс и включить запись.
Рычаг, с помощью которого увеличивалась или уменьшалась скорость сканирования, имел восемь положений. Пользуясь этим, большинство операторов увеличивали скорость до максимума – за превышение суточной нормы по пропущенным через темпоскоп целлам полагалась премия и дополнительный ежемесячный выходной. Разумеется, нелишним он показался и Вадиму.
Но за такую стахановскую работу приходилось расплачиваться, и расплачиваться жестоко. От бесконечного мелькания «картинок» у Вадима уже к середине смены начинала кружиться голова, а к вечеру приходила боль. Она тупым буравом ввинчивалась в череп, и от нее не помогали никакие обезболивающие.
График операторов – день через два – подразумевал, что темпосканер за предоставленное ему время полностью восстановится, отоспится и будет как новенький. Но Вадим к исходу вторых суток отдыха еле-еле отходил от головокружения. Тем не менее, стиснув зубы, он каждый раз, усаживаясь в кресло темпоскопа и повернув ключ-жезл, упрямо передвигал рычаг в крайнее положение.
Наверное, разумно и логично объяснить, зачем он это делает, Вадим бы не смог. Но где-то в глубине души он понимал, что такого ритма долго не выдержит, и втайне желал поскорее приблизить момент, когда его организм «сорвется». Может быть, тогда Пастыри обратят на него внимание и найдут Вадиму Завадскому, исполнительному и ответственному Наблюдающему, достойное его способностей занятие?
Пока же его каторга продолжалась...
Новый год, особенно в Москве – праздник хоть и разорви-рубаха, но все же есть в нем то неповторимое, уютное очарование и особенная домашность, которые греют душу. Нестрашная таинственность Деда Мороза (Кто он? Что он? Откуда?) и сказочная чудесность наряженной пушистой елки размягчают самое огрубевшее сердце.
В новогоднюю ночь загадываются желания. И исполняются тоже. Далеко не все, правда, и далеко не всегда, но исполняются...
Илье Привалову не повезло. Его желание не сбылось. Новый год он вместе с Яной отмечал в компании
