тихо, что услышать мог один Командор.
– Что?! – отшатнулся Кабанов.
Казалось, что теперь ничего страшного уже не будет, однако новость обрушилась подобно подлому удару ниже пояса.
– Ручаться не могу, – виновато произнес Шевелев.
Но Кабанов почему-то был уверен, что это правда.
Из тех, что не способна присниться в самом страшном сне. Даже состояние стало как после кошмара – бешено колотящееся сердце и …нет, не страх, его Кабанов испытывал очень редко, а злость.
Утро обещало быть ясным. Не по-летнему, когда природа вокруг напоена романтикой и птичьими голосами. Зимний рассвет морозен и бодрящ. До бьющего тело озноба и одновременно – до пронзительной ясности духа.
Пахло дымом печей. Следов пожарищ оказалось немного. Зато то тут, то там грязноватый городской снег был изукрашен багровыми пятнами крови. Трупы тоже лежали, хотя нечасто. Какие-то наверняка были прибраны соседями, знакомыми.
Ближе к Кремлю картина сразу стала меняться. Бунтовщики вымещали злость за неудачный штурм на ближайших жителях. Власти, в свою очередь, по мере возможности поработали артиллерией по дворам, в которых укрывались блокировавшие Кремль стрельцы. Вон тот угол дома явно разрушен удачно попавшим ядром.
На площади выгнанные жители под строгим присмотром солдат складывали мертвых мятежников. И – отдельно – людей иных званий. Уж не понять, примкнувших к бунту или, наоборот, ставших его жертвами.
Кроваво-красное солнце вставало над Москвой, желало посмотреть, что натворили люди за время его отсутствия на небе.
Куда-то неслись всадники. Неожиданно оказалось, что помимо бутырцев за стенами находилась кавалерия. Немногочисленная, не пожелавшая участвовать в деле вчера, зато готовая поспособствовать поиску разбежавшихся, сломленных духом, напрочь проигравших стрельцов.
Деловито строились солдаты. Командор заметил в их числе егерей и чуть поморщился. Неприятно, когда через голову кто-то пытается распорядиться твоими людьми. Каким бы он ни был начальником.
Пришлось первым делом направиться к своим ротам. От них навстречу устремился румяный от мороза Клюгенау.
– Потери есть? – прервал его несостоявшийся рапорт Командор.
– Четыре зольдата ранены. Мы только стреляль, – важно изрек фон Клюгенау.
– А потом – вязаль, – без тени иронии продолжил за него Кабанов.
Он неплохо представлял разыгравшееся вчера сражение. Точнее – избиение мятежников.
– О, я, – подтвердил Дитрих. – Шеин и Гордон очень хвалили полк. Говорили, напишут царю.
Напишут. Только обо всем ли? Но вслух озвучивать мысль Кабанов не стал.
Из ворот в окружении небольшой свиты выехал Гордон. Как всегда, в латах, сейчас покрытых изморозью, бодрый, прямо держащийся в седле. Увидел Кабанова и немедленно поскакал к нему.
– Полковник! Мы вчера вас не ждали! – Старый генерал слез и с чувством прижал Сергея к холодной кирасе.
Кабанов коротко доложил о марше и событиях в Кукуе.
– Моим людям нужен час отдыха, после чего готовы выполнить любой приказ, – закончил он.
Лучше бы покончить с делами сразу, только люди не железные. И заслужили хотя бы горячий завтрак за все труды.
– Каша готова, – подсказал Клюгенау.
Крохотный обоз следовал с ним.
– Спасибо, Дитрих, – с заместителем Кабанову повезло.
Как довольно часто везло с помощниками и подчиненными.
На самом деле участие егерей сейчас особо не требовалось. Солдаты новонабранных полков, вчера пропустившие мятежников, а частью – разбежавшиеся, сегодня горели желанием продемонстрировать рвение. То и дело на площади появлялись сани со связанными стрельцами под присмотром небольших команд. Или же крохотные колонны пленных, гонимые когда помещичьей конницей, а когда – теми же солдатами. Из которых часть, надо признать, в прошлом была теми же стрельцами.
– Займите караулы в Кремле, – распорядился после краткого раздумья Гордон. – Сил пока мало, большего предложить не могу.
Караульная служба никогда отдыхом не считалась, но хоть не надо куда-то идти и отлавливать разбежавшихся виновников переполоха.
Недорубленный лес опять вырастает. Любое дело надо доводить до конца или вообще не браться за него. Потому приказали бы – и Кабанов отправился бы ловить беглецов, не обращая внимания на усталость и не думая о некоторых обстоятельствах. Пока не думая. Но приказ был – остаться в Кремле. Значит, некоторое время можно – и нужно – заняться иными проблемами.
Судьба пошла навстречу. Подход егерского полка во многом способствовал победе. Потому полковника хотели видеть все. В том числе те, на кого было оставлено государство.
Посыльный явился сразу, едва отъехал Гордон.
– Дитрих, расставь, пожалуйста, посты. Я узнаю общую обстановку и подойду. Всем свободным предоставь отдых. И пусть капитаны обязательно позаботятся о горячем завтраке, – с заместителем Кабанов старался всегда быть вежливым.
Да тот и не давал повода для неудовольствий.
– Яволь, герр полковник, – важно кивнул Клюгенау.
Он явно был доволен и боем, и полком, и доверием Кабанова.
Ни Ширяева, ни Гранье Сергей не увидел. Что не мудрено. Кремль велик, и оба старых соратника могли находиться с любой его стороны, а то и где-то внутри.
Посыльный споро повел Кабанова во дворец, затем какими-то переходами, словно назначенный Петром совет решил на всякий случай обосноваться поглубже, чтобы никто не сумел прервать заседание неуместным появлением.
А может, Кабанов был настолько уставшим, что уже не особо соображал, какой из путей выбрал посыльный.
Командора ждали. Стрешнев, Шеин, Ромодановский, Нарышкин – те, кто отвечал за государство перед царем. А равно – и еще десятка два бояр, находившихся к началу бунта в Кремле или пробравшиеся сюда сразу после его начала.
Все присутствовавшие выглядели устало. Треволнения вчерашнего дня, усугубленные бессонной ночью, вымотали бы и молодых. Здесь же находились люди в возрасте. Шеин, на середине четвертого десятка, среди них был юным.
Но усталость усталостью, а при виде Командора одобрительно зашушукались. По вполне понятным причинам.
Шушуканье быстро стихло, едва пригляделись к вошедшему.
В наступившей тишине Кабанов шагами Командора медленно направился к поднявшемуся Шеину.
Тот прежде изобразил на надменном лице улыбку, однако по мере приближения Кабанова улыбка сама сошла с губ.
Сергей навис над невысоким воеводой и вдруг резким движением ухватил Шеина за бороду, подтянул и ледяным тоном спросил:
– Куда невольников из Кафы подевал?
– Отпустил. Всех отпустил. Видит… – Но клясться и призывать в свидетели Всевышнего вдруг расхотелось.
Любой человек боялся дыбы и прочих прелестей Преображенского приказа, однако взгляд Командора показался генералиссимусу намного страшнее. Словно не заурядный полковник глядел, а сама смерть, от которой ни откупиться, ни отвертеться.
Бояре вскочили с мест. Они не видели взгляда. Для них происходящее было нападением, сродни бунту стрельцов. Не хватало лишь решительного крика, чтобы все встали на защиту воеводы.
