посланнику фраз – это моя гордость. Всего лишь намекнул на заговор, и предполагаемый союз уже расстроен. Лишь конкретных имен не назвал. Мол, не имею допуска к тайнам такого уровня.
Лифляндию отдавать не хотел никто из нашей компании. Потому к исчезновению союзника мы отнеслись с некоторым энтузиазмом. Саксонцев мало, поляки воевать не умеют. И на хрена они нам сдались? Чтобы субсидии из Петра выбивать?
Не подозревал за собой дипломатических способностей. Чему только не научишься, когда нужда заставит?
Флейшман вытянул откуда-то бутылку, и я сразу вспомнил о главном:
– Все, господа. Время не такое раннее, а на завтрашнее утро я назначил учение Егерскому полку. Примет Петр наш план, решит действовать по-своему, но войска должны быть готовы. Вы как хотите, я пошел. Не хочется завтра предстать перед егерями с опухшей мордой и больной головой.
Гриша немедленно встал следом за мной. Чуть погодя – Валера. У него назавтра никаких особых дел не предвидится. Зато в зале сидит законная супруга. Неудобно задерживаться в гостях, когда остальные разбрелись по домам.
В столовой я попрощался с дамами и друзьями. Женщины собираются долго, даже если перед тем торопят своих мужей. Мне ждать некого, да и дома в небольшом расстоянии друг от друга. Провожать никого не надо.
Один Юра на правах хозяина пошел следом за мной к выходу.
– Послушай, Сережа, почему ты не в Москве? – неожиданно спросил он.
– Меня Петр выгнал, – демонстративно усмехнулся я, хотя прекрасно понял смысл вопроса.
Не люблю, когда пытаются влезть в мои личные дела. Но в глазах Флейшмана вижу искреннее участие, попытку сотворить мне добро. Так, как это слово понимает он.
– Тебя останавливает какой-то запрет? – По-моему, Юра удивился довольно искренне. – Так переоденься, замаскируйся. Возьми дирижабль, в конце концов!
– И на нем останусь неузнанным?
Представшая взору картинка, как я с фальшивой бородой, в крестьянском тулупе спускаюсь по веревочной лестнице из гондолы воздушного корабля, а вокруг народ старательно делает вид, что ничего не происходит, представляется забавной. Пришлось сдержать смех, дабы не обидеть Юрку.
До Флейшмана дошел смысл сказанного. Он улыбнулся, но почти сразу вновь стал серьезным:
– Я не узнаю тебя, Командор! Почему ты ни разу не был в Москве? Только не говори мне о прощении!
Я постоянно помнил о завтрашнем учении и только чуть пригубливал напитки. Флейшман выпивал всерьез. Наверно поэтому осмелел и всерьез решил устроить мою личную жизнь.
– Какое прощение? – Я даже не сразу понял, о чем он ведет речь. – Забудь! Ты лучше подумай, что я могу ей дать? Здесь, в этом времени. Отец, муж, общество… Ты хоть представляешь, чем это пахнет? Нет, Юра, я так больше не играю. Хватит.
Кого я пытался убедить? Его? Себя?
– Да наплюй ты на всех, Командор! Какое тебе дело?..
– Не мне… – На лестнице раздались чьи-то голоса, и я старательно закончил никчемный разговор: – Давай, Юра! Может, когда потом…
Я дружески хлопнул приятеля кулаком по плечу и торопливо направился к двери.
Хотелось выть по-волчьи, тоскливо и протяжно.
Домой возвращались верхом. Я специально не брал сани. Верховая езда по морозу весьма способствует выветриванию остатков хмеля. Поэтому со мной находился Ахмед. Он больше никому не доверяет во время конных прогулок. Вот если бы я ехал в санях, тогда бы меня дожидался Василий. Уж не знаю, как они договорились между собой, но это деление проводится между двумя слугами неукоснительно.
По дороге я решил, что Флейшман в общем-то прав. Я просто придумываю отговорки там, где надо действовать. И не петровского гнева страшусь. Ох, не его.
Кажется, я готов был сорваться и прямо сейчас мчать сломя голову в Москву. Единственное, что удерживало, – завтрашние учения. Офицер не может нарушить данного слова. Сам объявил, следовательно, должен явиться. Иначе какой я офицер?
А вот после учений…
Мысль согрела. Я начал представлять, как завтра вечером сорвусь из Коломны, а там будь что будет.
Уже около усадьбы мое внимание привлек горящий в окнах свет. В это время большинство людей давно спит. Тут же такое впечатление, будто слуги затеяли свою гульбу по случаю гульбы хозяина. Но почему на втором этаже? В моем кабинете, к примеру?
Нет, на гулянку это непохоже. В кабинете могут прибрать, но находиться там лишнее время запрещено даже самым близким людям. Тому же Ваське. Или Ахмеду.
Гости? Какие? Их бы, кстати, тоже поместили в гостевых комнатах, но не в святая святых хозяйских апартаментов.
Лихорадочно начал перебирать варианты. Разбойное нападение? Угу. В доме находятся несколько денщиков и Василий. Уж они бы не позволили бандитам врываться в усадьбу.
Но кто тогда? Молодцы Ромодановского? Эти могут все, и никакой закон им не писан.
В некоторой тревоге подъехал к дому, перебросил поводья Ахмеду, а сам торопливо ворвался в дом.
У самых дверей меня встретил Василий. Вид у бугая был сконфуженный, и сразу стало ясно: на самом деле случилось нечто, не предусмотренное никакими моими наставлениями. Мне показалось даже, что в глазах Васьки промелькнуло некое подобие страха. Чувство, которое он не выказывал ни при встречах с царем, ни при рейде на Кафу, ни при каперском морском походе.
– Я не виноват, барин! Они ворвались в дом да еще угрожали.
Это отдавало каким-то детским лепетом. Мечтательность с поразительной быстротой уступила место гневу. Я едва сдерживался, чтобы не наорать на слугу. Лишь сбросил плащ и быстро взлетел по лестнице на второй этаж.
Дверь на женскую половину была закрыта. Кажется, наглухо. Никто не пытался осторожно выглянуть, подслушать. Только непонятно было: спят уже или пребывают в тревожном ожидании.
Сзади громогласно топал Василий. Я проскочил приемную и ворвался в свой кабинет.
Ожидалась никогда не виденная, но все же штампованная картинка: несколько человек торопливо перебирают мои бумаги, сортируя те, в которых может быть какой-нибудь компромат. Выдвинутые ящики секретера, перевернутый невесть для чего стол и тому подобная дребедень. Самое главное – непонятно, как себя вести? Драться? В одиночку с целым государством? Покорно опустить голову при нынешних методах допроса?..
Конечно, никто не копался в вещах. Да и не было в кабинете нескольких человек. Одинокая женская фигура, вставшая с кресла при моем появлении.
На меня взглянули знакомые глаза, и гнев куда-то уплыл, словно его никогда не было.
– Я говорил, барин, а в ответ… – попытался пробубнить сзади Василий.
Я прикрыл дверь, оставив его с той стороны. Еще успел взглянуть так, что, думается, надолго отбил охоту соваться без спросу к хозяину.
– Леди… – больше слов у меня не нашлось.
Мэри молчала. Она лишь стояла и смотрела на меня с каким-то непонятным выражением, в котором были перемешаны грусть, страдание, смущение, ожидание и многое другое.
А может, я абсолютно не понял значение взгляда. Приписал желаемое и воображаемое, а на деле было нечто иное. Женщин порой трудно понять. Особенно когда их не ждешь.
Мир чуть расплывался перед глазами. Шумело в ушах. Что-то с силой било изнутри по ребрам.
Мэри стояла все так же молча и неподвижно. Я не выдержал, сделал несколько шагов в ее сторону и опустился перед ней на колени. Лишь руки не осмелился поднять.
Мэри осторожно запустила ладони в мои волосы. Ладони были холодны. Наверняка леди приехала незадолго до моего приезда, иначе успела бы согреться хоть немного.
