– Ах ты боже! Даже обжиться не успел!
– На этом свете никогда не успевают.
– Ехали б ко мне, у меня просторно.
– Мы, Харитоныч, как селедка: и в бочке уместимся. А мне покалякать с лейтенантом. Слышь! – Гупан притянул председателя за рукав: – Закон готовится. Карателей, по суду, вешать в местах, где гадили. Прилюдно!
– Дожить бы, – мрачно сказал Глумский.
7
Арестованный, прикорнувший кое-как, со связанными руками, на телеге, потянулся, стараясь расправить тело.
– Пить хо?чу.
Данилка, сменивший Кириченко, поднес к губам Сеньки флягу. Напиться как следует не дал.
– И есть хо?чу.
– Ты еще в сортир попросись.
– А что, нельзя?
– Можно. Не развязывая рук.
– Пошел ты!
Иван носил сено лошадям.
– Пойдем! – сказал Сеньке и развязал ему руки.
Карабин Иван держал под мышкой. Пошли за сарай. Сортир был плетеный: деревья в Полесье дешевы, а доски дороги. Звук струи, казалось, никогда не прекратится.
– Ты меня, правда, не узнал? – спросил Сенька, вздохнув с облегчением.
– Что, твой портрет в газетах был?
– Да ты ж не злой, лейтенант. Может, отпустишь, а?
– Давай, выходи… Это не беседка.
8
В хате горела плошка. Хлопцы сновали туда-сюда.
– Ноги, ноги обивайте. И хату не развалите, – ворчала Серафима.
В сенях стучали кружками. «Хороша водичка! Вкусная!»
– Лучше молоко пейте, хлопцы, – сказала Серафима. – Молока удосталь.
Выпили и молока, достав из вещмешков пайковый кирпичик хлеба. Покатом улеглись на расстеленную Серафимой полынь. Кое-кто тут же заснул. У каждого оружие было под боком. Гупан посидел за столом. Поразмышлял, послушал, как на улице поют девчата.
– Кому веселье, кому похороны, – сказал Гупан. – Это они хлопцев вызывают. А хлопцам только упасть и заснуть. Я вот второй месяц мечтаю дома переночевать.
– А далеко дом? – спросил Иван.
– В Малинце, через две улицы.
Данилка приподнялся, почесался.
– Блохи у вас в Глухарах, – сказал он сонно. – Собаки, а не блохи.
И упал на полынь. Девчата завели новую песню. Про Гандзю.
Иван захрустел полынью, укладываясь рядом с ястребками. Полог был отдернут, хата стала казармой. Гупан босиком прошел на кухню.
– Серафима, найдется? Один стакан.
– Ой, Микифорыч, – поднялась бабка. – Погонят тебя с этой должности.
– С этой уже не погонят. Желающих нет.
– В могилу никто не торопится, – согласилась бабка.
Звякнуло стекло. Были слышны крупные жадные глотки.
– Хороша! – сказал Гупан и крякнул. – В Глухарах умеют. Кругом буряковая сивуха, а у вас хлебная, чистенькая!
– Закуси, Микифорыч!
– Зачем впечатление портить?
9
– Иван, ты спишь?
– Так точно, сплю.
– Продолжай! – Гупан опустился на полынь.
– А для вас – кровать.
– Я привык с хлопцами блох делить, – сонно сказал Гупан. – Пока спишь, слушай вводную. В Гуте на спиртзаводе работал инженер, Сапсанчук. При немцах пошел в полицаи, отличился… пару хуторов сжег, польскую деревню. Сведения добывал как никто: людей мучил изобретательно, с выдумкой. Приняли в СС, получил три ромбика: гауптштурмфюрер.
– Ну?
– «Ну да ну: продал дом, купил жену». Называли его в районе «хозяин». Без него немцы ничего не решали. Дали ему батальон полицаев. Посылали в Белоруссию – карать лесные деревни за помощь партизанам. Получил за усердие Железный крест. В Гуте у него была связь с дивчиной, фамилия, говорят, то ли Спивак, то ли Спивачка. Наши пришли – исчез. В лесах теперь другой хозяин, Горелый.
– А мне эта вводная зачем? – спросил Иван.
– Так, рассуждаю. Откуда этот новый каратель объявился, кто таков?
– Да я-то при чем?
– Ну да, ты же в отпуске по ранению. Все равно скоро на фронт. Правда, наша медкомиссия может не пустить, – Гупан зевнул и повернулся на бок.
– Это вы про что? – встревожился Иван, но в ответ услышал легкий храп.
10
Накинув старую телогрейку, натянув кирзачи, Иван выскочил во двор.
Еще висела луна. У телег бойцы нагружались боеприпасами.
– Чего ж не разбудили?
– Гупан сказал, бабке тебя оставить, – ответил Данилка. – Ты же инвалид.
…Выходили, когда только легкой полоской обозначился рассвет. Пешком.
– Ваня! – неожиданно раздался голос Варюси. Она стояла у калитки полуодетая. – У тебя все добре?
Сенька шел между Полтавцом и Данилкой. Дремал на ходу. Но, услышав голос, открыл глаза. Данилка сказал:
– Лейтенант, из-за тебя все девки не спят! Не туда ранило, куда надо бы.
Арестованный старался разглядеть Варю. Данилка толкнул его в бок.
– Не пялься, глаза вывернешь.
11
Чуть светало. Тося была на опушке, в распадочке. Пошумливал родник. На пне стояла глиняная кружка для желающих попить. Шевелились, под ветром, цветные ленты и тряпицы, привязанные к ветвям ольхи.
Подцепив коромыслом ведра и приподнявшись, Тося замерла. Мимо, в рассветном мареве, мрачно и целеустремленно, шла цепочка людей.
Девушка хотела спрятаться, но заметила Ивана. Вздохнула с облегчением. Взгляд ее наткнулся на веснушчатого арестанта. Тося испуганно прижалась к откосу распадка.
Парень внимательно посмотрел на девушку. И вдруг усмехнулся. Подмигнул.
– Ты, Сенька, про девчат забудь, – сказал Данилко. – Лет на двадцать.
– А чего она сюда? Колодцев нет? – спросил Гупан.
– Проща, – сказал Иван. – Священный родник.
– И тряпочек понавешали! – заметил Полтавец.
