– Значит, Семеренков? Ой… Ночью в карьеру сидеть – до добра не доведет. Память ему вечная! – Попеленко достал с воза сапоги: – А ще в отношении сапог, шо Климарь носил. Дуже великие! Я распущу, детям чоботы сошью, если нет возражениев…
Недалеко от хаты Варвары, за укрытием из густого молодого вишенья, остановились. На веревке еще полоскался под ветерком «варшавский» платок. Сапоги Гната стояли у крыльца и были похожи на приболевших кур.
– Он еще там, – сказал Глумский. – Ты, Ваня, все обдумал? Вину возвести недолго. Но если что не так: вон даже с платка пятно не смоешь, а с человека уж точно.
Щелкнула щеколда. Варя выпроваживала Гната. Треух на лохмах, пустой мешок на спине. Он вставил ноги в сапоги не наклоняясь.
– Ну, шагай, Гнаток…
Гнат прислушался к тому, как голосит Кривендиха. Забеспокоился, начал шмыгать носом и жалобно подпевать. С майдана все еще доносились удары в било. Грязными кулаками Гнат вытер слезы.
Глумский и лейтенант взяли его под руки. Гнат пытался вырваться:
Сил у него было на троих. Попеленко пришел на помощь:
– Назад, Гнаток. Поминки! Сало, ковбаса, пироги!
– Сало, ковбаса, пироги, – мыча, повторил дурень и сразу обмяк.
Они повели Гната обратно, к хате. Настроение у него изменилось.
– И блины, Гнаток, – подтвердил Попеленко.
29
– Чего забыл? – начинает Варвара раздраженно. – О, тут компания!
Увидев среди непрошеных гостей лейтенанта, всматривается в его лицо, пытаясь узнать, с чем пришел. Понимает, что ничего хорошего в его появлении нет, и заканчивает устало и безразлично:
– Сапоги снимайте! Полпуда глины принесли в хату.
– Мы тут постоим, Варюся, – топчется Попеленко.
– Семеренкова убили, – сообщает Глумский как бы невзначай.
– Слышала. Упокой, Господи, – говорит Варя поспешно, крестясь.
Гости, обещавшие постоять у порога, все же понемногу вытесняют сами себя в хату. Вид у них несколько смущенный, несмотря на оружие за плечами. Все молчат, собираясь с духом. В чужом доме и кочерга – собака.
Гнат садится в углу в обычной позе, ожидая обещанных блинов.
Вздыбившийся кожух у стены начинает шевелиться, из-под него вылезает Валерик. В мятых клешах, в полуботиночках, фланельке. Еще не придя в себя, смотрит на Варю в недоумении.
– А чего я одетый? Шо, я на полу проспал? А эти чего?
– И выстрелов не слышал? – спрашивает Глумский. – Чем его напоила?
– Моя самогонка не отрава. Перебрал с горя.
– С какого горя? – спрашивает Валерик. – Шо случилось? Мама?
– «Мама»! Огорчился, шо вместо бабы кожушок получил. Шо зробишь? Подушка моя ще теплая от другой головы.
Гнат вдруг затягивает, глядя на пустой стол:
– Попеленко, обыщи Гната, – говорит лейтенант, не глядя на хозяйку.
Лицо Вари вспыхивает. Ястребок поднимает дурня и начинает шарить по набитым всякой всячиной карманам. Косточки вишен и целые плоды, кусочки хлеба, обломки тарелок с орнаментом, патроны, пули, куски провода в разноцветной обмотке – все это летит на пол.
– А чего это вы хозяйничаете? – спрашивает Варвара. – Пришли непрошеные, грязи нанесли.
– Не, серьезно, почему я в клешах? – бормочет морячок. – Я что ж, так всю ночь на полу?
Попеленко, между тем, осматривает мешок, вытряхивает сухари, луковицу, яичную скорлупу, пружинку, патрон от ДШК…
Хромированная шляпка звонка, то ли от будильника, то ли от телефона, упав, издает мелодичный звук. Гнат доволен, смеется. Подбирает блестящий колокольчик и снова бросает его. Вслушивается: рот до ушей.
Увлеченный забавой, он позволяет стащить с себя телогрейку. «Динь-динь – повторяет он вслед за звонком.
– Вы тут шо? Решили власть показать? – спрашивает Варя.
– То, Варя, вопрос политический! – говорит Попеленко, стаскивая с Гната ватник. – Должна с пониманием…
Ястребок тщательно ощупывает ватник, разглядывает каждый шов. Заканчивает осмотр и, глядя на начальство, отрицательно качает головой.
– Ну шо, дорогие гости, – говорит Варя. – Закончили?
Глумский бросает на лейтенанта не самый добрый взгляд. Иван вздыхает, глядя в пол. Протягивает ястребку свой нож.
– Плохо искал, Попеленко. Гляди, где свежий шов!
– Може, и на мне шо порежете? – спрашивает Варя. – Вот халатик недорогой.
Она распахивает полу. Белье на спивачке городское, с кружавчиками. В селе у редкой бабы и трусы-то найдутся, разве что зимой, байковые.
– Ты галантерею свою не показывай! – бухает Глумский. – Пошли, хлопцы, я в театрах не участвую.
– В самом деле, некультурно, – хмурится пришедший в себя Валерик. – Мы тихо беседуем, а тут врываетесь…
– Давайте с хаты! – Варя более категорична.
Глумский собирается уйти. Гнат смысла человеческих разговоров не понимает, но к тону голосов чувствителен, особенно если они выдают раздражение. С него стянули любимую одежду, звоночек закатился под станок «Зингера», а Попеленко, стоя на пути, не дает дотянуться до игрушки. Да еще хочет зарезать телогрейку, тянется к ней с ножом!
Попеленко надрезает стежок, кажущийся подозрительным, растягивает. Раздается треск, ватник расползается. Гнат старается вырвать свое добро. Попеленко не дает.
– Ну, чего вы устроили? – кричит Варя. – Ну, не надо!
В голосе ее уже нет ни уверенности, ни злости. Скорее, покорность и слезы. Гнат чувствует это. Он разражается плачем, дергает телогрейку из рук Попеленко. Валерик замер, всем неловко, Глумский отвернулся.
– Дело политическое, дурень, – кричит ястребок. – Не тяни, и так латаная.
– Кончайте! – говорит Глумский.
Гнат, осердясь, с такой силой дергает ватник, что он расползается по свежему шву, и из прорехи выпадает светло-кремовый лоскуток файдешина. На нем видны неровные строчки.
Все смотрят на белый клочок с синими «химическими» письменами.
– О, файдешин в телогрее, – говорит ястребок, опередив Гната и подобрав лоскуток с пола.
30
Глумский берет лоскут. Хмурясь и шевеля губами, вчитывается в неровные и нечеткие буквы: тонкий файдешин не бумага. Гнат хнычет. Попеленко подает ему звонок, но Гнат рыдает, держа порванный ватник.
– Гнат, ну ты як маленький!
Ястребок по-хозяйски открывает створку буфета, достает кусок колбасы и показывает Гнату. Дурень тут же перестает рыдать. Попеленко откусывает добрую половину.
– Сгодится, – говорит он, жуя, и протягивает остаток Гнату.
Председатель, растянув полоску файдешина, отклоняется к окну и теперь читает вслух.
