решил, что мне будет легче, если я во всем буду полагаться на старшего лейтенанта Чернова. Он знает. Он знает, что так нужно для того, чтобы поймать таинственного преступника. Стало быть, надо помочь — и точка.
Тем временем Павел отдавал короткие и четкие распоряжения. Все засуетились, как будто давно ждали каких–то решительных действий.
Сковороденко пробормотал что–то о существующей методике, инструкциях по розыску, которые не вязались с задуманным старшим лейтенантом экспериментом, но Павел в нескольких словах объяснил ему замысел, и лейтенант закивал головой.
— А что ж? Это дело. Дело, говорю. Хоть, может, в управлении и не понравится кое–кому… А что ж…
Через несколько минут милицейский «газик» отъехал от ворот и скрылся в лесу. Сабареев подмел участок так, чтобы на нем не оставалось никаких следов, затем я прошел от калитки до крыльца, оставив на песке отпечатки ботинок. Не без содрогания надел я ватник, принадлежавший Воробьеву.
Мне показалось, что одежда еще сохраняла тепло. Павел надвинул мне на лоб кепку — «ленинградку», поставил меня между холодильником и окном, покрутил немного и, удовлетворенно хмыкнув, сказал, что «в делом порядок. Он проверил пробки в счетчике и, вывернув лампочку в кухне и подсвечивая фонариком, вставил в патрон двухкопеечную монету, потом снова ввинтил лампу.
Все это происходило в какой–то четкой, продуманной спешке. Наконец скрипнула дверь, и узенький луч карманного фонарика исчез. Через минуту затих и шепот в гостиной.
Я стоял у окна, чувствуя себя персонажем собственного сновидения. Бурные события, которые увлекли меня в этот Казенный лес, привели к какому–то ирреальному финалу. Вот я стою в темном чужом доме — и я это уже не я, а беглый заключенный, рецидивист Рыжий Шкет, только не тот Рыжий, что едет бездыханным в тряском «газике», стукаясь головой о лавку, а другой, его двойник, теплокровная, искусно смоделированная копия. На мне его ватник и кепка, от ватника пахнет шпалами, мазутом — запахами бегства, а у кепки согнутый маленький козырек с оторванным краем.
Стало до дрожи жутковато. Скрипнула где–то рассохшаяся половица, я вздрогнул и невольно вытер ладонью лоб Гудел холодильник — только сейчас я различил этот звук, выделившийся из абсолютной, как мне казалось, тишины. Потом «кап–кап» — напомнил о себе умывальник. Где–то в лесу заворчал мотор. «Сотрудники милиции, естественно, вынуждены были подчиниться, — мелькнула мысль, — но я–то, я–то зачем поддался?»
Окно вдруг озарилось голубоватым светом автомобильных фар. Прорычал мотор, хлопнула дверца машины. Я замер, нервы, словно провода, передавали звук неслышных еще шагов человека. Погасли фары. Снова наступила полная темнота, только холодильник смутно белел в углу.
Сейчас хозяин войдет на участок и увидит взломанный замок на дверях. Если Павел ошибся и хозяин дачи ни в чем не замешан, то он сразу же бросится к соседним домам, чтобы позвать людей, поднимет шум…
Провизжала ржавыми петлями калитка. Тяжелые шаги послышались на крыльце. Потом лязгнуло чем–то металлическим — очевидно, Шавейкин нащупал замок, висевший на сбитой щеколде.
Нет, он не остановился в растерянности и испуге. Смело шагнул в темный дом. Он не спросил: «кто там?», не издал ни одного возгласа удивления. Стало быть, хозяин дачи действительно знал о своем «госте»!
Совсем рядом я услышал дыхание Шавейкина. Он остановился на пороге кухни. Должно быть его глаза уже привыкли к темноте, и на фоне окна, стекла которого просеивали тусклый вечерний свет, он увидел меня.
— Это ты? — спросил он шепотом.
Я подавил готовый сорваться ответ. Послышался шорох — рука нащупывала выключатель. Я прикрыл лицо ладонью. Раздался характерный треск короткого замыкания. Яркая вспышка на какую–то долю секунды озарила дом. Сквозь пальцы я успел разглядеть лишь фигуру человека в стандартном синем плаще.
Темнота обрушилась как удар. Человек зажег спичку, но она осветила лишь его лицо — узкое, длинное, на котором гримаса испуга стиралась искусственной улыбкой. Спичка дрожала.
— Не закрывайся, — сказал он. — Это я, Шавейкин.
Спичка упала на пол, словно бы выбитая дрожью из рук. Я понял: этот человек ожидал увидеть меня, Рыжего Шкета, мертвецом. Теперь он лихорадочно обдумывал какой–то новый план, не зная, с чего начать.
— Я не мог приехать раньше, Саня, — сказал он сдавленно и заискивающе, преодолевая спазмы голосовых связок. Слова нащупывали дорогу ко мне, словно палка слепца, постукивающая по асфальту. — Ты позвонил так неожиданно… Но теперь будет порядок, Саня Здесь тихо, спокойно. Ну, что ты молчишь?
Я затаил дыхание.
— Что ты молчишь? Ты живой, Саня? — взвизгнул он, давая прорваться надежде. — Что ты молчишь? Ты не должен плохо думать обо мне, Саня. Я не виноват, что так получилось.
Ладонью я зажал рот. Вот оно что… Они одного поля ягодки, Санька Воробьев и этот владелец недвижимости из Казенного леса.
Я сделал шаг вперед. Шавейкин, споткнувшись о порог, отступил.
— Я твою долю, Саня, сберег. Я все сделал для тебя, Саня.
Я чувствовал где–то перед собой растопыренные пальцы Шавейкина. Он словно отмахивался от призрака.
Дверь гостиной распахнулась от резкого толчка, и сноп света извлек Шавейкина из спасительной темноты, приковал к стене. Так же, как и я, не шевелясь, он заслонился одной рукой, а другую протянул вперед, как бы желая остановить неведомую ему угрозу.
— Не выходите из кухни, — сказал мне Павел, не сводя луча фонарика с хозяина дачи. Я понял, что мне следует оставаться Воробьевым до той минуты, когда Шавейкину объяснят загадку ночной встречи. — А вы пройдите, — приказал старший лейтенант Шавейкину и провел его в гостиную.
Тем временем Сковороденко заменил пробку, и в доме вскоре вспыхнуло электричество.
Я опустился на табуретку и полной грудью набрал воздуха, сбрасывая с себя оцепенение и нервную дрожь. В гостиной на время забыли обо мне, там шел допрос.
— Когда вам позвонил Воробьев? — громко спросил Павел. — Предупреждаю, нам все известно, и, если вы попытаетесь хитрить, это будет учтено на суде. Показания заносятся в протокол.
Пауза длилась недолго. Да и кто на месте Шавейкина смог бы уйти от прямого ответа? Он был ошеломлен.
— Воробьев позвонил мне в первом часу дня, — глухо сказал он. Мне показалось, что я вижу его вспотевшее лицо. — Он позвонил и сообщил, что бежал из заключения и просит приютить его.
— И вы помчались на дачу?
— Да, — ответил Шавейкин. — Я сел в машину и поехал на дачу.
Я не выдержал и, подойдя к гостиной, приотворил дверь. Мне не терпелось взглянуть на Шавейкина.
Маленький юркоглазый человек в пиджачке букле, с вкрадчивым, приглушенным голоском, слащаво– вежливый… Приказчик!
— Вы видите перед собой жертву обстоятельств, — сказал Шавейкин, вбирая голову в плечи и разводя руками, — всего лишь жертву, да!
— Да, жертву! — сказал Павел сочувственно.
Шавейкин приободрился. Лихорадочные поиски спасения привели к первому результату. Он заискивающе посмотрел на старшего лейтенанта, весь ожидание и внимательность.
— Жертву, которая расставляет сети и превращает свой дом в ловушку. Жертву, которая предусмотрительно оставляет в холодильнике бутылку с ядом. Вы жертва только потому, что наконец–то сами запутались в своих же сетях… Но начнем по порядку.
Красные пятна гнева выступили на лице старшего лейтенанта. Шавейкин съежился.
На следующее утро, когда все, что произошло на лесной даче, казалось, как принято выражаться,
