— Как что? Пельменями торговать!
— А где же их взять-то, пельмени?
— Тоже мне, проблема! Магазин сейчас закроют, один сторож Хрум тут останется. Как заснет, а засыпает он сразу, я из морозильника ящик пельменей и позаимствую.
— Украдешь, что ли?
— Можно и так сказать.
Зюзин осуждающе покачал головой:
— Нехорошо это — у своих красть!
— Удивляешь ты меня, майор, — укоризненно вздохнул Поддавал-пил. — Вот скажи мне, зачем существуют «гиббоны»? Чтобы фраеров на колесах чистить. Осуществлять, так сказать, естественный отбор денег у населения. Разве не так?
— Так, — согласился Зюзин.
— А торговля существует для того, чтобы воровать. Как говорится, кто чем знает, тем хлеб и добывает. Если кто в торговле не ворует, знаешь, кто он?
— Кто?
— Пенек в пальто, вот кто. Усек?
— Усек, — покорно согласился Паша. — Только сегодня на пост ехать нельзя. Сержанты мои после нахлобучки у начальства еще в себя не пришли, да и проверка может нагрянуть. Придется выждать хотя бы неделю.
— Да что нам ждать! Нельзя на пост — рванем на Киевский вокзал, там товар расхватывают — на раз. Заодно и торговать поучишься.
— Торговать? — смутился майор. — Что, прямо сейчас?
Тарас посмотрел на часы и покачал головой:
— Сейчас не получится. Хрум заснет не раньше, чем через сорок минут. Вот тогда и поедем.
— Пельмени дорожно-самостийные, Тарасо-Зюзинские, хватай-налетай, в темпе разметай! — хрипло крикнул Паша Зюзин в разбавленную жидким светом фонарей липкую осеннюю темноту.
Поддавал-пил, наблюдающий на расстоянии за торговым дебютом бывшего «гиббона», кивнул смущенному майору и одобрительным жестом поднял вверх большой палец.
Противный колючий ветер сек лицо мелкими дробинками снежинок. Несмотря на позднее время, мимо деловито и безучастно сновал типичный вокзальный люд — бабки с неизменными тележками, лица кавказской национальности в вытянутых на коленках спортивных штанах, воняющие мочой бомжи, костлявые цыганки в длинных засаленных юбках, граждане, спешащие к электричкам.
— Что это они все разного размера? — склочно осведомилась толстая бабища в бордовом китайском пуховике, подозрительно взирая на пакет с продукцией Тараса. — И скособоченные какие-то, словно их корова жевала.
— Это особый сорт, — нашелся майор. — Пельменное ассорти. А что форма и размер разные — так это специально разработанный эксклюзивный дизайн, разбивающий оковы обыденного однообразия.
— Что-о? — ошеломленно вылупилась женщина. — Какие еще там оковы?
— Обыденного разнообразия, — пояснил свою мысль Зюзин. — Держу пари — в этом пакете вы не найдете двух одинаковых пельменей. В том-то вся фишка и заключается. Вот машины, к примеру, разными делают: есть джипы, седаны, спортивные, грузовики, фургонетки — а для чего это, спрашивается? Чтобы глаз радовался, на дорогу глядя. Так же и мои пельмени. Каждый из них отмечен печатью неповторимой индивидуальности. Этот вот, маленький, расплющенный — «Запорожец» после аварии, вон тот, вытянутый, гладкий, блестящий, обтекаемой формы — «Феррари», этот, кругленький, уютный — «Фольксваген-капля», а вот…
— И почем стоит эта ваша неповторимая индивидэдальность? — ядовито осведомилась бабища.
— Сущий пустяк. Пятьдесят рублей.
— Что-о? — опешила женщина. — Пятьдесят рублей — за это?!! Да где ж это видано — такие деньги за расплющенную тухлятину драть! А из этого и вовсе шерсть торчит. Совсем обнаглели, паразиты! Неизвестно, что еще вы внутрь туда понапихали! Вот позову сейчас милицию, санэпидемстанцию, ОБХСС, живо вас, спекулянтов, на место поставят…
«Не нравится — не бери», — хотел было ответить оскорбленный в лучших чувствах Паша, но вместо этого замер в неловкой позе с протянутой вперед рукой, открытым ртом и пугающе неподвижным взором.
Облитый ярким светом фонаря, от метро к площади Киевского вокзала гордо дефилировал труп, его труп, тот самый труп, из-за которого майора безжалостно оторвали от теплой гибэдэдэшной кормушки.
Темные слегка вьющиеся волосы, взлетая под порывами ветра, открывали благородную линию высокого гладкого лба. На матовом породистом лице играла самодовольная улыбка. Полы элегантного пальто цвета кофе с молоком романтично взвивались в такт мужественной скользящей походке. Благородно сияли не оскверненные вездесущей московской грязью светлые замшевые ботинки.
— Труп! — истошно вскрикнул Паша Зюзин, оборвав этим странным восклицанием монолог разъяренной покупательницы. — Покойник! Там покойник! Держите его!
Не протрезвевший до конца майор рванулся вперед, позабыв о стоящем у него под ногами ящике с пельменями. Споткнувшись о вышеупомянутое препятствие, злосчастный «гиббон» рухнул прямо на толстуху, в свою очередь повалившуюся в лужу.
Описать во всех красках последующую сцену смогло бы разве что перо гения. Скромных талантов автора для этого, увы, недостаточно.
— Насилуют! Грабят! Убивают! — орала осыпанная пельменями баба, яростно колошматя тяжелой, как кирпич, сумочкой беспомощно барахтающегося на ее мощных телесах Зюзина.
— Труп! Он там! Уходит! Хватайте его! Не дайте ему сбежать! — прикрывая голову от ударов, отчаянно молил Паша.
Внезапное появление знакомого покойника открыло перед нетрезвым майором новые, совершенно неожиданные перспективы. Теперь все происшедшее с ним казалось Зюзину жуткой несправедливостью. Из органов его уволили из-за трупа, но если труп живой, выкодит, Паша ни в чем не виноват!
Оставалось лишь схватить паскудного жмурика, повязать, доставить пред начальственные очи генерала Запечного — и все злоключения майора закончатся.
Симпатизирующий Зюзину Запечный наверняка убедит желчного генерала Дергунова отменить приказ об увольнении. Пашу восстановят в должности, а то и вернут в родной отдел по выписыванию водительских прав, — и жизнь снова станет малиной. Вновь потекут вдоль серых московских автострад молочные реки с кисельными берегами, а майор Павел Зюзин будет щедро черпать половником их молочно-кисельные блага.
— Тыхо! Спокийно! Граждане, разойдитесь! — отгонял от товарища зевак Поддавал-пил. — Усе у порядку. Ну чого вы пялитесь? Нэ бачылы пьяну жинку? Нэ буяньте, гражданка! И прекратите, наконец, його колошматить, инакше я вас арэстую за бандитское нападение и нанесение тяжких телесных повреждений.
Схватив Зюзина за руку, Тарасик резким рывком сорвал его с бабищи и, пока она, оскальзываясь на пельменях, безуспешно пыталась подняться, поволок приятеля через толпу, подальше от эпицентра скандала.
— Ты що, з глузду зъихав? — затолкав майора в неосвещенное пространство между ларьками, Поддавал-пил выразительно покрутил пальцем у виска. — Совсем спятил? Билая горячка началась? Який ще труп? Чого ты на цю чортову бабу накинулся? Ще про труп какой-то орал.
— Да не набрасывался я на нее! — дернулся майор. — Пусти же меня, наконец! Там покойник уходит! Надо его схватить! — Якый ще покойник?
— Тот самый, вчерашний! Жмурик, которого мне на пост подбросили! Из-за которого меня вышибли из органов! Из метро вышел, паразит, как ни в чем не бывало. Сечешь? Если он жив, выходит, я ни в чем не виноват! Меня восстановят на работе, может, даже в отдел на права вернут. Надо только его догнать.
— Ты хочеш сказаты… — до Тарасика хоть с трудом, но дошла суть невероятного заявления майора. — Ты имеешь в виду, что видел человека, похожего на твоего покойника?
