великолепен и печален, но полон счастья, но пресыщен молодостью, но приветлив и хмур…
Однако совсем близко, в какой-то сотне метров над Лексом шевельнулся чужак, и рефлекс сработал моментально: из торса выдвинулась вторая левая рука, и плазменный заряд вошел в ствол огнемета. Осталось только выдать коррекцию на отсеивание вторичных импульсов при прохождении через слой бетона, и…
Вот тебе и «и», со стыдливым удивлением подумал Лекс, уловив взгляд Урса. Не обманул медведюга: частичка сознания осталась в стороне.
Он сделал успокаивающий жест правой — человеческой — рукой, одновременно обрадовавшись тому, что его рука в теле лапифа не пошевелилась: похоже, привыкаю, подумал Лекс смутно, но все-таки надо быть осторожнее…
Он опять посмотрел на окружающее глазами машины, оставив основное человеческое сознание глубоко и далеко в стороне. Это было трудно и необычно, но раздвоения личности не случилось, а к остальному наверняка можно было привыкнуть.
Лекс принялся шевелить конечностями. Впрочем, оба определения тут не годились: подвижных частей его металлопластового естества имелось слишком много; лапиф, существуя латентно в боевом смысле как монолит, мог «отрастить» массу рук, ног и функционирующих хвостов, да и «шевелил» он ими странно — будто увиденными во сне. В собственном, слава Девятнадцати, как подумал Лекс, сне.
Он прислушался к ощущениям и понял, что сейчас ему лучше будет убрать большую часть функций механизма… или все-таки организма?.. и принять антропоморфный вид — хотя бы для того, чтобы не запутаться, подобно сороконожке, в собственных ногах. Ползать же, как змея, Лекс пока не умел.
Он осторожно встал на ноги — коротковатые массивные конечности были вывернуты коленками назад, но так стоять стало неожиданно удобнее. Попробовал оглядеться — это оказалось не так просто, потому что обзор был круговым, и фиксировать одновременно и синхронно право, лево, верх и низ поначалу не вышло.
Лекс посмотрел вперед и назад и решил сузить поле зрения до передней полусферы. Получилось, хоть и с трудом. Он переставил две свои ноги. Опять получилось. Пошевелил четырьмя руками — удачно. Головой крутить не стал: все равно она для этого не была приспособлена — просто выступ над плечами, для того, чтобы в данной конфигурации оптика и антенны находились повыше над уровнем грунта.
Тут Лекс понял, что может определять температуру окружающей среды, массу удаленных объектов, расстояние до них и совершать еще кучу всевозможных измерений. Впрочем, он не стал заниматься ерундой, а только определил собственный вес: оказалось, неизменяемая масса механизма без боеприпасов и прочих расходуемых материалов составляла две тысячи шестнадцать килограммов. А ни хрена ж себе потолстел.
Лекс уловил движение в задней полусфере, и тут его рефлексы сработали как-то не по-человечески: он не стал дергаться или поворачиваться, а просто переместил взгляд назад, одновременно вывернув туда же вторую правую руку с тяжелым пулеметом.
— Мой господин, это я, Урс, — услышал он где-то внутри своей головы.
Смотреть назад было все-таки неудобно, поэтому Лекс повернулся к поднимавшемуся роботу.
Со стороны выглядело это эффектно: глыба серебристого металла, по чьей поверхности споро пробегали серебристые же молниевидные разряды, плавно и почти бесшумно воздвиглась, то есть встала, на кузнечиковые ноги, которых было две, а вот рук у этого лапифа имелось шесть. Ни окуляров, ни еще чего-нибудь подобного — сплошной монолит.
Вылез робот из глубокой темной ниши в стене. Вслед за ним из подобных ниш появились еще два лапифа — такие же шестирукие.
Чего это вы какие-то одинаковые, подумал Лекс, и тут же услышал ответ Урса: это стандартная форма робота, мой господин. А почему ты думаешь в моей голове? Лапифы объединены в боевую сеть, мой господин, и поэтому вербально оформленные обращения и определения двигательной активности транслируются адресату. Понятно, но при чем здесь стандартная форма, ведь я могу измениться хоть в ползающий механизм, хоть в летающий.
Пауза.
Это невозможно, мой господин, передвижение над землей предполагается только с помощью встроенных двигателей без дальнейшей трансформации механизма, изменить можно только положение конечностей относительно корпуса машины или же его видимый объем.
Опять пауза. Лекс прислушался к телу своего лапифа.
Не знаю, возможно это или нет, но я могу трансформироваться по-настоящему. Пока не стоит этого делать, мой господин (Лекс узнал голос… то есть окраску мысли: Эрген, суховатый невысокий киноид). Почему? Осмелюсь заметить, мой господин (это уже Франк), что курс обучения боевым трансформациям занимает немалое время.
— Мой господин, посмотрите на меня.
Голос Урса донесся словно из-под воды, но был грубоватым и режущим слух одновременно.
Сначала Лекс не понял, а потом основной акцент восприятия перенес в ту часть сознания, которая находилась в его реальном теле.
Сердце билось ровно, но шум от тока крови прямо-таки ревел в ушах. Лекс поморщился; ему стоило изрядных усилий отвлечься от прослушивания работы механизмов собственного тела, хотя это было достаточно забавно:
Он посмотрел на Урса. Тот очень внимательно глядел ему прямо в глаза.
— Мой господин, вы уверены, что никогда раньше не работали с трансформерами? — негромко спросил он.
Лекс покачал головой.
— Н-нет… Разве что в детстве, — усмехнулся он и пояснил, встретив недоуменный взгляд Урса: — Игрушки. Но на лапифов они не были похожи.
— Очень странно, — заметил Урс. — Честно говоря, не ожидал такой, извините, мой господин, прыти с вашей стороны. Кажется, у вас гораздо большее количество генов Изначальных, чем можно было бы предположить. Похоже, те люди, которые создали этих роботов, не зря боялись, когда использовали не до конца им понятные технологии.
— Опять Изначальные? — слегка поморщился Лекс. Урс медленно наклонил голову.
— Наверное, вам стоит вести себя осторожнее в теле лапифа, мой господин, — негромко произнес он. — Кто знает, что может произойти.
— Хорошо, — легко согласился Лекс, мысленно отмахнувшись от предупреждения: он чувствовал себя в шкуре робота очень свободно и комфортно и совершенно не собирался излишне осторожничать.
Свобода — ключевое слово, понял он, едва ли не приплясывая от нетерпения: так ему хотелось обратно, в серебристый сгусток пышущих небесным жаром электронов и легкую приветливость жгучего подвижного металла.
Тут Лекс обнаружил, что все еще стоит возле Урса. Он поискал взглядом, нашел вертящийся стул, уселся на него и спросил у человекомедведя:
— Кстати, а как ты поступаешь со своим сознанием? Тоже половина — там, а половина — здесь?..
Выразился он несколько сумбурно, но Урс его понял.
— Нет, мой господин. Я упоминал, что в одном из роботов есть моя психоматрица. Сейчас я ее активировал, и мы действуем независимо друг от друга.
Лекс нахмурил лоб, соображая.
— Так что же, получается, в роботе сознание еще одного Урса?
— Не совсем, мой господин. Урс, простите, один.
— Тогда как же?..
— Он — это я и есть, мой господин, — терпеливо произнес Урс.
