советские самолеты не появлялись над Италией…
Но тот же возглас раздавался снова и снова, и поток людей стремился вниз по улице Номентана, туда, где она пересекается с улицей 21 Апреля. Толпа залила перекресток, и все смотрели на трехэтажное угловое здание, на фронтоне которого под крышей выделялся барельеф — головы трех белых слонов.
Те, кто жил тут, поблизости, знали, что в этой так называемой «вилле Тай» издавна помещалось посольство азиатского королевства Сиам (Таиланд). Но здание уже много месяцев стояло с закрытыми ставнями, притихшее и обезлюдевшее, — посол Сиама со всем персоналом уехал на север Италии, и в доме, охраняя его, оставался только метрдотель посольства — русский эмигрант, скромный незаметный человек лет сорока, которого соседи на итальянский манер называли именем Алессио.
К удивлению соседей, сейчас вилла Тай оказалась густонаселенной. Все ставни и окна ее были распахнуты настежь, а на широком балконе второго этажа шеренгами выстраивались два или три десятка разношерстно одетых людей с автоматами в руках и гранатами на поясе — явно партизаны. Звучала непривычная для слуха римлян русская речь. Но вместе с русскими там, на балконе, были и итальянцы. И всем распоряжался, как командир, тот самый метрдотель из посольства — Алессио, которого, впрочем, советские партизаны называли по-другому — боевой кличкой «Червонный».
Послышалась его команда, шеренги на балконе замерли, и по флагштоку над крышей виллы Тай медленно поднялось и развернулось на теплом ветру алое знамя с серпом, молотом и звездой — Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. И тотчас же партизаны на балконе хором грянули: «Широка страна моя родная…»
Толпа разразилась аплодисментами, восторженными возгласами в честь Советского Союза и Красной Армии. И тут же восприимчивые к пению римляне подхватили мелодию. Советская песня гремела над улицами Рима, заглушая грохот проходивших мимо американских танков, с башен которых офицеры недоуменно смотрели на советское знамя, невесть откуда взявшееся в центре итальянской столицы.
Через час к воротам виллы Тай на «джипах» подъехала американская военная полиция. Сиам считался союзником Германии и Италии, и посольская вилла значилась в списке зданий, подлежавших конфискации. К удивлению офицера, у ворот стояли два русских партизана с автоматами, и вышедший к нему Червонный объявил, что в вилле находится штаб-квартира советских партизан и подпольщиков, которые во время оккупации действовали в Риме и его окрестностях и которых сейчас, в соответствии с соглашением между союзными державами, англо-американское командование обязано взять на полное довольствие и обеспечить всем необходимым.
Офицеру оставалось только извиниться. Он сделал отметку в списке, улыбаясь, козырнул союзникам, бросил привычное «О'кэй» и умчался прочь со своими полицейскими.
Два дня спустя, 6 июня, римляне снова увидели советских партизан и их итальянских товарищей. На этот раз их было уже больше полусотни, они шли строем под тем же красным знаменем. Теперь, когда знамя видели вблизи, было заметно, что оно сделано из национального флага Сиама. Только белый слон герб королевства — был спорот с алого полотнища, а взамен него аккуратно нашиты звезда и серп и молот. На рукавах всех русских были красные повязки с буквами «СССР».
Партизаны с песнями прошли через весь город, направляясь туда, где у собора святого Петра лежит резиденция папы римского — Ватикан. В этот день папа Пий XII устраивал торжественный прием в честь союзных держав, воевавших против Гитлера. Так как уполномоченные Советского правительства к тому времени еще не прибыли в Рим, партизаны с виллы Тай были приглашены на прием как представители своей страны. Быть может, впервые в истории в тот день вместе с ними в цитадель католической церкви вошло красное знамя Ленина, и швейцарские гвардейцы папы при виде его брали на караул, отдавая ему воинскую почесть.
Представители каждой союзной страны собирались в отдельном, отведенном для них зале папского дворца. Советские партизаны построились вместе со своими итальянскими товарищами. Появился папа в сопровождении двух капитанов швейцарской гвардии. Обходя шеренги партизан, он вручал каждому на память свой портрет. Он даже выказал некоторое знакомство с русским языком, спрашивая иногда гостей: «Как ваше имья?», «Где ви живьете?» — а потом поинтересовался, когда эти советские люди бежали из гитлеровского плена.
— Первые бежали еще в октябре 1943 года, — ответил ему Червонный.
Папа задумался.
— О, тогда обстановка здесь была далеко еще не ясной, — сказал он. Значит, они бежали не для того, чтобы спасать свою жизнь, а шли бороться, навстречу смерти. Браво, браво! И ведь они были так далеко от своей Родины. Русские — доблестный народ! Я уверен, что они вскоре будут в Берлине.
Он спросил, как они добрались до Ватикана, и, узнав, что пришли пешком, горестно развел руками:
— О бедные! Так далеко!
И, обернувшись к капитану своей гвардии, приказал дать два автобуса, чтобы довезти русских до виллы Тай.
Когда там, в папском дворе, партизаны сели в эти автобусы под своим красным знаменем, на весь Ватикан вдруг раздалось:
И здесь, в Ватикане, как и на балконе виллы Тай, партизанами командовал тот же Алессио Червонный.
На самом деле этого человека с очень сложной и трудной биографией звали Алексеем Николаевичем Флейшером. Он был выходцем из русского дворянского рода, которому иностранная фамилия досталась от давних предков — датских купцов. Начиная со времен Кутузова все мужчины в этой семье были офицерами или генералами. Сын подполковника царской армии, Алексей Флейшер тоже готовился стать офицером. Когда началась гражданская война, он был воспитанником кадетского корпуса на Кавказе. Врангелевцы отправили кадетов сначала в Крым, а потом вывезли их за границу. Так, не по своей воле, будучи тогда еще слишком юным, чтобы самому решить собственную судьбу, семнадцатилетний Алексей Флейшер оказался среди чужих людей, без родины, без всяких средств к существованию и за долгие годы до дна испил горькую чашу эмигрантской жизни.
В Болгарии он формовал кирпичи и был шахтером, в Люксембурге — рабочим на кожевенной фабрике, во Франции — экскаваторщиком и машинистом подвесной дороги, в Ницце работал шофером то у итальянского дипломата, то у богатой старухи американки, то у иракского принца. Потом он поселился в столице Югославии Белграде и служил там шофером в греческом посольстве.
Как известно, в 1941 году, незадолго перед гитлеровской агрессией против СССР, Германия и Италия напали на Югославию и оккупировали эту страну. Бежавшее из Белграда греческое посольство было захвачено итальянскими войсками и перевезено в албанский порт Дураццо. Греков вскоре отпустили на родину, в Афины, тоже занятые немцами, а Флейшера, как русского, оставили на месте. Когда началась война на востоке, ему предложили свободное возвращение в Белград при условии, если он вступит добровольцем в белоэмигрантские батальоны, которые гитлеровцы формировали для советско-германского фронта.
Флейшер давно уже проклинал тех, кто когда-то вывез его на чужбину, лишил его родины. Все эти годы эмигрантской жизни он жадно ловил долетавшие до него известия о преобразованиях, совершающихся в Советском Союзе. И он с негодованием отверг предложение изменить своему народу, поднять против него оружие. Наоборот, теперь он напряженно думал, как бы помочь родной стране в тяжелой борьбе с врагом, хоть и находился он так далеко от нее.
Через швейцара гостиницы, где его содержали как интернированного иностранца, он узнал, что в горах по соседству с Дураццо уже действуют албанские и югославские партизаны. Этот же швейцар помог ему связаться с партизанами, и было условлено, что вскоре он убежит в отряд.
Но его опередили. Кто-то донес властям о намерении Флейшера. Его тотчас же в сопровождении
