– Оба разбойники, – твердо сказал аббат. – Но Бернард – разбойник много худший. Я ведь говорю: вы по внешности судите, а не по духовным свойствам. Что Роберт из Вигуэ убийца и прелюбодей – это всем известно. Но ведь, по сути, это грехи обычные, земные… Кто из нас не без греха? Даже и разорение церкви ему простить можно было бы, если б он покаялся, потому что только из жадности он так поступил. Но Бернард – не таков. Нет, не таков… Это истинно волк в овечьей шкуре. И не суета земная ему глаза на истинную веру затмевает, а он сам, сатане уподобляясь, во злобе своей против Церкви и Господа восстает, чудесами дьявольскими кичась и многих за собой в погибельное пекло увлекая…
Я скептически посмотрел на аббата, но промолчал.
– …Или вот взять тех разбойников, которые сегодня еще утром под нашими стенами стояли, – продолжал аббат. – Вы полагаете, я ненавижу их? Посылаю им проклятья? Напротив, я скорблю об их прегрешениях и молюсь, чтобы Господь направил их на путь истинный. На совести Луи, конечно, много грехов, и даже смертельных, но…
– Что?!! – заорал Родриго, вскакивая из-за стола и опрокидывая кувшин с вином. – Ты сказал – Луи?!! Это был Луи из Каора?!!
Аббат недоуменно посмотрел на барона:
– Да…
– Куда он двинулся дальше, Рено? Ты знаешь?
Аббат кивнул:
– Я послал его на юг…
Молчание. В воздухе повисла очень неприятная пауза.
– Что ты сказал? – тихим голосом переспросил Родриго. – ТЫ послал его на юг?!!
– Успокойся, Родриго…
– Какого дьявола ты меня успокаиваешь?!! Луи, может быть, уже шурует в моих собственных землях!!!
– Остынь, я сказал! Сядь и послушай меня.
Родриго сел, кое-как сдержав клокотавшую в нем ярость. Я с любопытством рассматривал аббата, гадая, в чем кроется причина его собственного спокойствия.
– До Луи ты еще успеешь добраться, – порадовал Рено барона. – Пусть он сначала единственный раз в своей жизни сделает доброе дело.
– И какое же это он доброе дело намеревается сделать? – проворчал Родриго. – Повеситься?
– Так вот и слушай. Пока вы там, – обстоятельно начал аббат, посмотрев при этом почему-то на меня, – защищали этого дьяволопоклонника Бернарда и зло от зла уберегали зачем-то, мы со смирением и молитвой, напротив, из зла добро извлечь постарались – и с Божьей помощью достигли в том успеха. Ибо истинно – сколько ни злобствует сатана, все равно окажутся все его козни только к славе Божьей… Так вот… Пока Луи ломился в двери дома Господнего, позарившись на какие-то выдуманные монастырские сокровища, которых, как известно, у нас нет и не было, мы не раз и не два смиренно призывали его перестать чинить разбой и с миром уйти восвояси. Луи, однако, слушать нас не желал, а только усиливал натиск. Впрочем, и братия, стоявшая за святое дело, не отступала. Когда же был спрошен Луи, отчего он, позабыв о страхе Божием, не боится и гнева светских господ, под покровительством которых находится монастырь, он нам на это ответил так: «Не опасаюсь я их, потому что солдат у Бертрана мало и нападать он на меня не осмелится, а что до барона Родриго и виконта Рауля, то в отъезде они, и это-то мне хорошо известно. А вернутся они не скоро, потому что обязательно пропьянствуют не менее недели на робертовских поминках. А потому время у меня есть и торопиться мне некуда».
Услышав это, братия приуныла, ибо ворота уже начали потихоньку поддаваться под ударами тарана… И стрелами их, окаянных, не взять никак – ибо ломились они в монастырь под покровом ночной темноты.
– Негодяи! – воскликнул Родриго. – Нападать ночью!..
– Рутьеры, что с них взять, – пожал плечами аббат. – Однако я продолжаю. Как только стало нам ясно, что помощи ждать неоткуда, начали подумывать о том, чтобы от Луи откупиться. Кое-какие средства у нас имелись, но… очень уж не хотелось нам эти деньги разбойникам отдавать. Ведь мы сколько времени их собирали… Не для себя собирали! Нет! Ради святого дела старались – хотели золотом Пресвятую Деву украсить, чтобы сердца людей, кои смотреть на нее станут, смягчались и умилялись и чтобы проступала на них роса истинной веры… И вот тогда брат Максимилиан говорит: «А давайте, братья, иначе поступим. Дадим им немного денег и займем каким-нибудь делом, обещав по исполнении его – вторую половину. Сами же пошлем гонца в Монпелье… А там, глядишь, и Родриго с виконтом вернутся». Мысль эта пришлась всем по душе. Поторговавшись с Луи, заключили мы с ним соглашение…
– С этим разбойником!
Рено успокаивающе похлопал барона по руке:
– Разбойник он или нет, но согласился выполнить одно дело, которое вам, барон, давно надлежало сделать самому. И мы Луи за это даже половину грехов отпустили… Впрочем, от светского наказания покаяние его все равно не избавляет.
– Это вы о каком деле говорите? – нетерпеливо бросил барон.
– Я говорю о труде на ниве Господней, – назидательно произнес аббат.
– Ха-ха-ха!.. – Барон схватился за бока. – Вы что, проповедовать его послали?
– Вовсе нет, – все тем же назидательным тоном продолжил аббат. – Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зерен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее…
– Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?
Аббат кротко улыбнулся:
– Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своем христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину…
– Рено! – возмутился барон. – Эта деревня принадлежит Роже!
Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.
– А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли…
– Проклятье! Так оно и есть!
Аббат продолжал молчаливо усмехаться.
– Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, – объявил Родриго. – Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашел в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог – он все-таки мой сеньор…
– …и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, – закончил аббат. – Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы еще вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!
– Это вы про Чертов Бор говорите?
– Именно.
Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.
– Хочу вам сказать, Рено, – промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесенного молоденьким монашком. – Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну…
– …который погиб в Крестовом походе…
– …оставив после себя жену и сына…
– …а жена у него еретичка…
– …а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта – Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ ее терпит…
Аббат поморщился:
– Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.
– А мне-то что за забота?
