подстилка проткнула меня крестьянскими вилами. Убью гадину!
Я попытался поднять меч… Рука не слушалась. Шлюха ощерилась. Она тоже знала, что я сейчас свалюсь. И тут кто-то набросился на нее сзади. Мелькнуло разорванное платье, голая спина и длинные волосы… Женщина. Похоже, та, которую собирались пытать…
И тут силы окончательно оставили меня. В глазах потемнело, сильнейший удар по голове – и наступил кромешный мрак.
Глава девятая
…С насильником Тибо управился быстро. Со спущенными штанами воевать трудно: маневренность плохая. Тибо же, хотя и не обучался, в отличие от своего господина, с самого детства благородному воинскому искусству, знал и как топором орудовать, и как лошадью в бою управлять. Палестина научила. И четыре года странствий.
Раскроив голозадому череп, Тибо налетел на рутьера, привалившегося к забору. Ранен был рутьер и сидел тихо – вот и не заметил его сьер Андрэ в предрассветной полумгле. А Тибо – заметил. И еще заметил Тибо в руках у раненого опасную игрушку – самострел.
Выстрелить рутьер успел, да только промазал. А затем Тибо и его прикончил. Оглянулся – и почувствовал, как сердце в желудок проваливается. Хотел крикнуть господину, уберечь его – да поздно. Проклятая баба ткнула Принца вилами и метнулась в сторону, уворачиваясь от копыт. Завертелся конь, и тут увидел Тибо, что его господин весь в крови. Еле в седле сидит – вот-вот наземь свалится.
«Чуть-чуть еще продержитесь, мой господин, – подумал Тибо, – сейчас я вас выручу…»
Однако Праведника он направил не к шлюхе, а ко второму лучнику. Но тот все же успел выстрелить. Попал. Рухнул наземь сьер Андрэ. Тут уж Тибо совсем рассердился. Обрушился сверху на лучника, как воздаянье Господне. Однако ж лучник схватился за топор и стал отбиваться. Да так ловко, что понял Тибо: не совладать ему с этим рутьером.
Но тут пришла нежданная помощь. Из крепкого дома, что рутьеры осаждали, высыпали люди. Впереди приземистый здоровяк с колом и сопляк лет двенадцати, зато с настоящим мечом, а с ними женщина, яростная, как фурия.
Мужик с ходу от другой девки шлюху оторвал и кол ей в живот воткнул. После все трое к Тибо на помощь поспешили. Вчетвером живо загнали рутьера в угол. Тот струсил. «Пощадите!» – закричал, оружие опустил и сам на колени бухнулся. Тут-то Тибо ему голову и снес. Очень уж он был сердит на этого рутьера.
– Спасибо вам, господин рыцарь, – учтиво произнесла женщина. – Господь да благословит вас. Вы спасли нас от ужасной участи и потому благодарность наша…
– Благодарить потом будете, – перебил ее Тибо. – И не рыцарь я никакой. Рыцарь – вон, во дворе лежит.
Сьеру Андрэ совсем худо было. Весь в крови, без чувств. Одно хорошо: стрела, что в голову ему попала, по счастью, краем прошла, только по кольчужному капюшону чиркнула.
Забинтовали сьеру Андрэ рану, на руки подняли и в дом понесли. Там еще две женщины обнаружились. Захлопотали вокруг рыцаря, а Тибо столбом посреди дома стоял и думал: «А вдруг не выживет он? Тогда старый граф, как пить дать, убьет! „Почему, скажет, Андрэ, сын мой младший, умер, а ты еще жив до сих пор? Не я ли велел тебе о нем заботиться и беречь как зеницу ока? А? Молчишь?.. А пойдем-ка во дворик…“ И собаками там затравит».
В бою Тибо смерти не особенно боялся (некогда ее бояться), но от мыслей таких затрясся весь и во двор пошел, чтобы на господина своего не смотреть.
Только не пустили его во двор. Мужик и мальчонка на двери засов обратно кладут. Не колом уже мужик вооружен – разжился у мертвецов, что во дворе валяются, и топором, и мечом, и копьем, и луком.
– Нельзя туда, – говорит здоровяк, – половина их где-то еще ходят.
– Можно, – ответил ему Тибо и засов с двери снял, – тех мы еще прежде в пекло спровадили.
Вышли они за дверь. По деревне пошарили. Народ, что еще жив оставался, собрали. Положили-то люди Луи в основном мужиков, да и то не всех, а баб и детишек так и вовсе не тронули. Ну, почти. Не считая тех, что в нижней деревне сгорели.
Еще троих рутьеров обнаружили. Одного убили, двое сумели удрать.
Собрались поселяне у дома Аманды, вдовы рыцаря Себастьяна, той самой женщины, что первой Тибо за спасение поблагодарила.
Распорядилась вдова насчет похорон: напомнила, чтоб своих, кто в Истинного Бога верует, правильно похоронили, а рутьеров – закопать да и забыть.
– А со священником ихним что делать? – спросил тут кто-то.
Подумала Аманда и решила:
– У нас же старое кладбище есть, где другие нечестивые католики схоронены. Там его и закопаем.
Разбрелись поселяне, солнце над лесом встало, а Тибо отправился спать.
Весь следующий день крестьяне приводили поселение в порядок. Мертвых своих еще не хоронили. Ждали чего-то. Только рутьеров закопали и священника.
К вечеру прибыли в деревню двое. Пешие. Будто бы обычные странники, да не совсем странники. Тибо, как увидал их, сразу понял, кто это.
Крестьяне, кланяясь пришельцам, просили у них благословения. Пришельцы благословения раздавали щедро, касаясь ладонями склоненных макушек. Только женщин они сторонились, благословляя их издалека. Тут Тибо окончательно уверился, что это совершенные.
Пошел и он под благословение. Благословение – оно никогда лишним не бывает.
Последние годы, путешествуя с сьером Андрэ по Провансу, Тибо несколько раз, втайне от своего господина, посещал катарские собрания. Но и с католической церковью не порывал. На всякий случай. Да и попробуй он от католичества отойти – прибил бы хозяин. Как он свирепел всегда, когда о ереси слышал! «Я, – кричал, – в Палестине три года кровь за Гроб Господень проливал, сарацинов истреблял – а для чего?! Для того, чтобы какая-то сатанинская зараза чуть ли не в моем доме хулу на Господа возводила?!» Само собой, ни в какой поход против ереси Тибо идти не хотел. Но что было делать? Тибо даже и заикаться не смел о своих сомнениях. А перемену в сьере Андрэ Тибо воспринял как знаменье Божье. Не захотел Господь, чтобы сеньор его против катаров воевал. Потому и лишил его памяти. И даже (Тибо старательно гнал от себя подобные мысли) будто бы и части разума. Простейшие вещи иногда не понимал его господин. Но характером смягчился. Так смягчился, что Тибо даже и не знал, верить этому или мороком каким-то считать. Вот и когда Тибо на Севеннском перевале про катаров рассказывать начал – ничуть не взъярился. И в этом Тибо еще одно знамение увидел.
…Между тем совершенные и крестьяне пришли на кладбище. Катарские священники прочли над умершими несколько молитв. Не по-латыни, как положено у католиков, а на лангедокском языке.
После похорон совершенные пришли в дом Аманды. Андрэ был все так же плох. Но не помер, слава Богу!
Благословив хлеб и размягчив его в воде, совершенные попытались накормить рыцаря этим хлебом. Известно ведь, что священный хлеб многими необыкновенными свойствами обладает, и в том числе и целительскими. Не раз Тибо был свидетелем, как творились посредством благословленного хлеба подлинные чудеса. Замерли все в доме, глядя на раненого с надеждой и с почтительностью – на совершенных. Тибо тоже замер. А ну как, отведав священного хлеба, встанет тотчас его сеньор, рассмеется и скажет: «А я здоров!»
Не встал. Даже и проглотить катарский хлеб не смог Андрэ. Захрипел и не задохнулся едва.
Один из совершенных нахмурился и сказал с осуждением:
– Не хочет этот рыцарь принимать Хлеба Жизни.
Тут с Тибо оцепенение спало и понял он, что пора своего сеньора выручать. Потому как уморить его так могут. Набрался Тибо смелости и сказал совершенным:
– Без толку его так лечить. Он же католик. Потому и хлеба этого чудесного не приемлет.
Тут все присутствующие в комнате посмотрели на Тибо и Андрэ с некоторой враждебностью и даже как будто отодвинулись от них, как от чумных.
– Так вы католики, значит… – протянул тот здоровяк, который заколол шлюху. Звали его Николо.
Один из совершенных – тот, который Андрэ священным хлебом кормил, – незаметно вытер об одежду
